Повесть временных лет рассказывает о. Повесть временных лет. “Повесть временных лет”: история изучения этого произведения

Среди жанров древнерусской литературы летопись занимает центральное место. Развивался этот жанр в течение восьми веков (X-XVIII века). Дошедшие до нас летописи были изданы Академией наук под общим названием "Полное собрание русских летописей".

Когда и где началось русское летописание? Современные ученые считают, что в первой половине XI века в Киеве и Новгороде. Летописанием преимущественно занимались монахи. Составлялись летописи по поручению князя, игумена или епископа. Если летопись велась по прямому поручению князя, то она обычно носила официальный характер, отражала политические взгляды этого правителя, его симпатии и антипатии. Но составители летописей, даже выполняя определенный "заказ", нередко проявляли независимость мысли и даже подвергали критике действия и поступки князей, если они казались им заслуживающими порицания. Древнерусские летописцы всегда стремились писать правду, "не украшая пишущего".

"Повесть временных лет" — выдающийся исторический и литературный памятник, отразивший становление древнерусского государства, его политический и культурный расцвет, а также начавшийся процесс феодального дробления. Созданная в первые десятилетия XII века, повесть дошла до нас в составе летописных сводов более позднего времени. Самые старшие из них — Лаврентьевская летопись (1377), Ипатьевская (1420-е годы) и Первая Новгородская летопись (1330-е годы).

Все последующие летописные своды XV-XVI веков непременно включали в свой состав "Повесть временных лет", подвергая ее редакционной и стилистической переработке.

Как отмечает Д.С. Лихачев, летописец сравнил книги с реками: "Се бо суть рекы, напояющие вселенную" ("Повесть временных лет", год 1037). Это сравнение летописца как нельзя более подходит к самой летописи. Величавое логическое изложение русской истории, действительно, может быть уподоблено торжественному и могущественному течению большой реки. В этом течении летописного повествования соединились в единое и величественное целое многочисленные притоки — произведения разнообразных жанров. Тут и предшествующие летописи, и сказания, и устные рассказы, и исторические предания, созданные в различной среде: дружинной, монастырской, княжеской, а порой ремесленной и крестьянской. Из всех этих истоков — "исходящих мудрости" — родилась и "Повесть временных лет": создание многих авторов, произведение, отразившее в себе и идеологию верхов феодального общества, и народные думы и чаяния, произведение эпическое и лирическое одновременно — своеобразное мужественное раздумье над историческими путями нашей родины 1 . Ее патриотический пафос во времена монголо-татарского нашествия свидетельствовал о единстве Русской земли.

"Повесть временных лет" — произведение родное для всякого русского человека. Она повествует о начале Русской земли, о начале русского народа голосом далеких и вместе с тем близких нам русских людей XI-начала XII века.

Летописец начинает свое повествование с таких слов: "Вот повести минувших лет, откуда пошла русская земля, кто в Киеве стал первым княжить и как возникла русская земля".

Рассмотрим теперь композицию 2 "Повести временных лет".

В вводной части излагается библейская легенда о разделении земли между сыновьями Ноя — Симом, Хамом и Иафетом - и легенда о вавилонском столпотворении, приведшем к разделению "единого рода" на 72 народа, каждый из которых обладает своим языком. Определив, что "язык (народ) словенеск" от племени Иафета, летопись повествует далее уже о славянах, о населяемых ими землях, об истории и обычаях славянских племен.

"Все они (эти племена) имели свои обычаи и законы своих отцов и предания, и каждый, свой нрав. Поляне имеют обычай отцов своих кроткий и тихий, стыдливый перед снохами своими и сестрами, матерями и родителями... великую стыдливость имеют... имеют и брачный обычай... А древляне жили звериным обычаем, жили по-скотски, убивали друг друга, ели все нечистое, и браков у них не бывало, но умыкали девиц у воды... А радимичи, вятичи и северяне имели общий обычай: жили в лесу, как звери,.. устраивали игрища между селами, и сходились на эти игрища, на пляски и на всякие бесовские песни... имели же по две и по три жены" 3 .

Постепенно сужая предмет своего повествования, летопись сосредоточивается на истории полян, рассказывает о возникновении Киева.

Точная датировка начинается с 852 года.

Судьбоносным событием для Руси, развития ее культуры и книжности явилось создание славянской азбуки Кириллом и Мефодием в 863 году. Летопись рассказывает об этом так: русские князья обратились к царю Михаилу с просьбой прислать им учителей, которые "могли бы рассказать о книжных словах и смысле их". Царь послал им "искусных философов" Кирилла (Константина) и Мефодия. "Когда же братья эти пришли — начали они составлять славянскую азбуку и перевели Апостол и Евангелие. И рады были славяне, что услышали они о величии Божьем на своем языке" 4 .

В летописи повествуется о важнейших событиях IX века — призвании варягов, походе на Византию, завоевании Киева Олегом, о его княжестве, приводятся тексты договоров князя с Византией и народные предания о нем: рассказ о походе на Царьград с эпизодами фольклорного характера (Олег подступает к стенам города в ладьях, двигающихся под парусами по суше, вешает свой щит над воротами Константинополя).

Летопись передает эти события так: и пошел Олег на конях и кораблях, и было кораблей числом две тысячи. Летописец рассказывает, как греки "затворили город", а Олег вышел на берег и начал воевать. И повелел Олег своим воинам сделать колеса и поставить на них корабли, и с попутным ветром подняли они паруса и пошли со стороны поля к городу. В этом эпизоде русский князь проявил смекалку, мудрость и отвагу. Испуганные греки обещали Олегу богатую дань и вынесли ему пищу и вино. Но Олег отказался от даров неприятеля, потому что догадался, что вино отравлено. Такая проницательность князя удивила греков, и сказали они: "это не Олег, но святой Дмитрий, посланный на нас от Бога". И Олег собрал в Царьграде богатую дань. Так летописец рисует образ русского князя, придавая ему черты мудрого полководца.

В летописи сохранилось предание о смерти Олега. Волхв предсказал князю смерть от любимого коня. Олег усомнился в этом пророчестве, пожелал увидеть кости умершего коня, но выползшая из черепа змея ужалила его. В соответствии с каноном жанра летописец заканчивает повествование сценой оплакивания князя: "оплакивали его все люди плачем великим".

Этот летописный эпизод лег в основу баллады А.С. Пушкина "Песнь о вещем Олеге". Поэта привлекла поэтичность этой легенды. В летописи он стремился угадать "образ мыслей и язык тогдашних времен".

В летописи рассказывается и о князе Игоре, о его походах на Византию. Летописец отмечает, что смерть Игоря была неожиданной и бесславной. Осуждая чрезмерную жадность князя, "желание большего богатства", летописец сдержанно рассказывает о походе Игоря за данью, когда он с малой частью дружины вернулся к древлянам и был убит. Летописец мотивирует поступок древлян народной пословицей: "Если повадится волк к овцам, то вынесет все стадо, пока не убьют его".

Сочинение

ПОВЕСТЬ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ-один из первых и древнейший из дошедших до нас русских летописных сводов. Название его дано по первым словам Лаврентьевского списка летописи: “Се повести времяньных лет, откуду есть пошла Русская зем(л)я, кто в Киеве нача первее княжити и откуду Русская земля стала есть”. ПВЛ создана в самом нач. XII в., как полагают большинство исследователей, монахом Киево-Печерского монастыря Нестором. Нестор использовал предшествующий летописный свод, составленный в нач. 90-х гг. в том же монастыре (этот свод именуют Начальным), но существенным образом переработал его и дополнил описанием событий последних двух десятилетий. Так как ПВЛ сохранилась не в отдельных списках, а как начальная часть других летописных сводов, спорным остается вопрос, до какого года доведено было повествование самим Нестором: называют 1110, 1113 или 1115 г.

Перерабатывая Начальный свод, Нестор углубил историографическую основу русского летописания: история славян и Руси была рассмотрена им на фоне всемирной истории. Рассказу Начального свода об основании Киева Нестор предпослал обширное историко-географическое введение, повествуя о происхождении и древнейшей истории славянских народов. Он внес в летопись извлечения из “Сказания о начале славянской письменности”, чтобы подчеркнуть древность и авторитетность славянской грамоты и славянской книжной культуры. Нестор укрепляет предложенную еще его предшественниками-летописцами историографическую концепцию, согласно которой род киевских князей ведет свое начало от добровольно призванного новгородцами варяжского князя Рюрика. Все события, начиная с 852 г.- первого, названного в ПВЛ,- Нестор стремится точно датировать, хотя, разумеется, к датировке событий IX - Х вв., описываемых ретроспективно, через 150-250 лет, следует подходить с большой осторожностью. Важным документальным свидетельством русско-византийских отношений в Х в. явились вставленные Нестором в текст ПВЛ договоры с Византией 907 (911) и 945 гг.

Рассказывая о войнах с греками, Нестор широко пользуется византийскими источниками, повествуя же о первых русских князьях, он, как и его предшественники, постоянно воспроизводит народные исторические предания: таковы рассказы о смерти князя Олега, о том, как вдова Игоря, княгиня Ольга, жестоко отомстила древлянам за убийство мужа, рассказы о народных героях: отроке, хитростью убежавшем из осажденного печенегами Киева и призвавшем воеводу Претича прийти на помощь находившимся в городе Ольге с внуками, о юноше-кожемяке, одолевшем в поединке печенежского богатыря, о мудром старце, сумевшем перехитрить печенежских послов и убедить врагов снять осаду с города.
Обстоятельно рассказывается в ПВЛ о крещении Руси при Владимире. К сожалению, действительный ход событий установить по летописи оказывается весьма трудным: здесь изложена одна из версий (крещение Владимира в Корсуни), которая не подтверждается другими источниками; чисто литературным приемом является и рассказ об испытании вер - знакомстве Владимира с представителями различных религий. В ПВЛ читается пространная “речь” греческого философа, поведавшего Владимиру об истории человечества и церкви в христианской интерпретации.

Сам эпизод беседы Владимира с философом-литературный вымысел, но эта “речь” (ее именуют в науке “Речь философа”) имела большое богословское и познавательное значение для читателей летописи, в сжатой форме излагая основные сюжеты Священной истории. В статье 1015 г. повествуется об убийстве сыновей Владимира - Бориса и Глеба - их сводным братом Святополком. Эти события помимо летописной версии отразились и в древнейших агиографических памятниках о Борисе и Глебе (см. Жития Бориса и Глеба). Повествуя о княжении Ярослава Владимировича, летопись сообщает о развернувшейся при этом князе книгописной и переводческой деятельности, о создании на Руси монастырей, об интенсивном церковном строительстве.

В статье 1051 г. читается обстоятельное “Сказание, чего ради прозвася Печерский монастырь”, в котором излагается одна из версий об истории создания этого авторитетнейшего в Киевской Руси монастыря. Принципиальное значение имеет рассказ ПВЛ под 1054 г. о завещании Ярослава Мудрого, определявшего на многие десятилетия принципы политического уклада Руси: в завещании подчеркивалась главенствующая роль Киева и устанавливалось, что Киевский стол должен принадлежать старшему в роде из потомков Ярослава (т.е. старшему его сыну, затем внуку от старшего сына и т.д.), которому “как отцу” должны подчиняться все прочие удельные князья.

В 1061 г. на Русь впервые напали половцы. С этого времени ПВЛ уделяет большое внимание борьбе со степняками: летописцы подробно описывают трагические последствия половецких набегов (см. статьи 1068, 1093, 1096 гг.), прославляют совместные походы русских князей в Половецкую степь, сурово осуждают князей, которые используют половцев как союзников в междоусобной войне. Особое место занимает в ПВЛ введенный в статью 1097 г. рассказ об ослеплении князя Василька Теребовльского киевским князем Святополком Изяславичем и волынским князем Давыдом Игоревичем. Написанная независимо от летописи (хотя, возможно, и предназначенная для включения в нее) участником событий, неким Василием, эта повесть имела своей целью выставить в самом неблагоприятном свете зачинщиков очередной междоусобицы и оправдать решительные действия Владимира Мономаха, выступившего против преступных князей.

Основная мысль рассказа о Васильке Теребовльском выражена в обращении киевлян (вероятно, сформулированном летописцем или автором повести): “Если вы начнете воевать друг с другом, то обрадуются поганые (т.е. язычники-половцы) и захватят землю нашу, которую собрали отцы ваши и деды ваши трудом великим и храбростью”; княжеские междоусобицы распыляли силы, необходимые для решительного отпора кочевникам.

Таким образом, ПВЛ содержит изложение древнейшей истории славян, а затем и Руси от первых киевских князей и до нач. XII в. Однако ПВЛ не только историческая хроника, но одновременно и выдающийся памятник литературы. Благодаря государственному взгляду, широте кругозора и литературному таланту Нестора ПВЛ, по словам Д. С. Лихачева, явилась “не просто собранием фактов русской истории и не просто историко-публицистическим сочинением, связанным с насущными, но преходящими задачами русской действительности, а цельной, литературно изложенной историей Руси” (Л и х а -ч ев Д. С. Русские летописи и их культурно-историческое значение.-М.; Л., 1947.-С. 169).

Как уже сказано, с ПВЛ начинались многие летописные своды. Древнейшие списки ПВЛ находятся в составе Лаврентьевской летописи (1377 г.), Ипатьевской летописи (1-я четв. XV в.), Радзивиловской летописи (XV в.).

Академик А. А. Шахматов, посвятивший ряд фундаментальных трудов истории древнейшего русского летописания, считал, что древнейшая первая редакция ПВЛ до нас не дошла; в Лаврентьевской и Радзивиловской летописях мы находим вторую редакцию ПВЛ, переработанную (или переписанную) игуменом Выдубицкого монастыря (под Киевом) Сильвестром в 1116 г., а в Ипатьевской - третью ее редакцию.

ПВЛ издавалась многократно в составе летописных сводов. Далее указываются лишь основные издания текста самой ПВЛ.

Согласно общепринятой гипотезе – «Повесть временных лет» создана на основе предшествующих ей летописных сводов в начале XII в. монахом Киевско-Печерского монастыря Нестором (с.149, Введение христианства на Руси, Ин-т философии АН СССР, под ред. профессора Сухова А.Д., М., Мысль, 1987 г.). И с этим утверждением, что гипотеза общепринята, можно согласиться, так как из книги в книгу, из учебника в учебник кочует она, став к сегодняшнему дню утверждением «само собой», то есть не требующего какого либо доказательства. Так Б.А. Рыбаков («Мир истории», М, ”Молодая гвардия”, 1987 г.) в частности пишет:
"Проверяя тенденциозно отобранные норманистами аргументы, следует обратить внимание на то, что тенденциозность появилась в самих наших источниках, восходящих к «Повести временных лет» Нестора." (с.15)
Таким образом, авторство Нестора подтверждается каждой новой книгой и каждым новым авторитетом академического звания.

Впервые об авторстве Нестора в отечественной науке заявил В.Н. Татищев:
"Русских историй под разными названиями разных времен и обстоятельств имеем число немалое... общих или генеральных три, а именно:
1) Несторов Временник, который здесь за основание положен." (История российская. Ч.1, V)
В след за ним Н.М. Карамзин:
"Нестор как инок Монастыря Киевскопечерского, прозванный отцем Российской Истории, жил в XI веке." (с.22, История Государства Российского, т.1,М.,”Слог”,1994 г.)

Более подробную информацию по этому поводу дает В.О. Ключевский:
"Рассказ о событиях того времени, сохранившийся в старинных летописных сводах, прежде было принято называть Летописью Нестора, а теперь чаще называют Начальной летописью. Если хотите читать Начальную летопись в наиболее древнем ее составе, возьмите Лаврентьевский или Ипатьевский ее список. Лаврентьевский список - самый древний из сохранившихся списков общерусской летописи. Он писан в 1377 г. «худым, недостойным и многогрешным рабом Божиим мнихом Лаврентием» для князя суздальского Дмитрия Константиновича, тестя Дмитрия Донского, и хранился потом в Рождественском монастыре в городе Владимере на Клязьме.
Рассказ с половины IX столетия до 1110 г. включительно по этим двум спискам и есть древнейший вид, в каком дошла до нас Начальная летопись.
О Несторе, который написал летопись упоминает монах Киевско-Печерского монастыря Поликарп в своем письме к архимандриту (1224 - 1231) Акиндину.
Но с этим утверждением не соглашались уже в XV в., так как «Повесть временных лет» заканчивается словами:
Игумен Сильвестор святого Михаила написал книгу эту, летописец, надеясь от бога милость получить, при князе Вадимире, когда княжил он в Киеве, а я в то время игуменствовал у святого Михаила в 6624 (1116) году, индикта в 9-й год.
В одном из поздних сводов, Никоновском, под 1409 годом летописец делает замечание:
Я написал это не в досаду, а по примеру начального летословца киевского, который, не взирая (ни на кого), рассказывает о всех событиях в земле нашей; да и наши первые властодержцы без гнева позволяли описывать все доброе и недоброе, случившееся на Руси, как при Владимире Мономахе, не украшая, описывал оный великий Сильвестор Выдубицкий.
В этом замечании неизвестный летописец называет Сильвестора великим, что вряд ли бы относилось к простому переписчику, хоть и значительного произведения.
Во-вторых, он называет его киевским летописцем и одновременно игуменом Выдубицкого монастыря. В 1113 г. Великим князем Киевским становится Владимир Мономах, человек душой болевший за судьбу Земли Русской, очевидно, он и поручил Сильвестору в 1114 г. свести воедино имевшиеся тогда в Киеве летописные списки в качестве учебного пособия для юных княжечей и детей боярских."

Таким образом, к началу XX века сложились две устойчивые версии авторства «Повести временных лет»:
1. Из письма Поликарпа архимандриту Акиндину - Нестор.
2. Из текстов Лаврентьевской и Никоновской летописей - Сильвестор.

В начале XX в. за исследование авторства «Повести» берется один из известнейших русских филологов того времени Шахматов А.А. (Разыскания о древнейших русских летописных сводах, 1908 г) который приходит к следующему заключению:
"В 1073 г. монах Киевско-Печерского монастыря Никон Великий, используя «Древнейший киевский свод», составил «Первый Киевско-Пичерский свод», в 1113 г. другой монах того же монастыря Нестор продолжил работу Никона и написал «Второй Киево-Печерский свод». Владимир Мономах, став после смерти Святополка Великим князем Киевским, передал ведение летописи, в свой вотчиный Выдубицкий монастырь. Здесь игумен Сильвестор и осуществил редакционную переработку текста Нестора, выдвинув на первый план фигуру Владимира Монамаха."
По мнению Шахматова первая редакция полностью утеряна и может быть только реконструирована, вторая читается по Лаврентьевской летописи, а третья по Ипатьевской. В дальнейшим эту гипотезу подтвердили Лихачев (Русские летописи и их культурно-историчекое значение,1947 г.) и Рыбаков (Древняя Русь. Сказания. Былины. Летописи, 1963 г.).

Развивая теорию косвенности Сильвестора в отношении основного текста «Повести» Рыбаков пишет:
"Владимир Мономах изъял летопись из богатого прославленного Печерского монастыря и передал ее игумену своего придворного монастыря Сильвестору. Тот кое-что переделал в 1116 году, но Мономах остался этим не доволен и поручил своему сыну Мстиславу наблюдать за новой переделкой, законченной к 1118 г. Всю эту историю переработок и редактирования детально выяснил А.А. Шахматов. (с.211, Мир истории)

После такого заявления сомневаться в авторстве Нестора - значит покрыть себя позором невежества, а худшего для ученого нет. Вот и кочует эта версия по страницам научных и популярных изданий как научный канон академического авторитета.
Но, уж, коль сомнения в обоснованности этой теории будоражили умы в XIX веке, неплохо было бы поверить ее еще раз, тем более что есть все основания полагать ее ошибочной.

История русской православной церкви не знает выдающегося церковного деятеля с таким именем в XII в.(см. «Христианство», Справочник, М., Республика,1994 г.), поэтому всю информацию о нем можно почерпнуть только из «Жития преподобного отца нашего Феодосия, игумена Печерского» монаха того же монастыря Нестора:
"Вспомнил я об этом, грешный Нестор, и, укрепив себя верой и надеясь, что все возможно, если есть на то божья воля, приступил к повествованию преподобного Феодосия, бывшего игумена этого монастыря святой владычицы нашей богородицы..." (1.)

Впервые Великий Никон встречается на страницах повествования в момент пострижения Феодосия в монахи:
"Тогда благословил его старец (Антоний Печерский 983-1073 г.) и велел великому Никону пострич его..."(15.).

Как предполагает русская православная церковь, Феодосий родился ок. 1036 г. («Христианство»). Как указано в «Житие» в 13 лет он еще находился дома. Таким образом, самое раннее он мог постричься в монахи в 14 лет, то есть в 1050 г. Причем Нестор пишет о Никоне:
"...был тот Никон священником и умудренным черноризцем" (15.)

Священник является средней ступенью иерархической лестницы православных священослужителей, но относится не к монашескому званию, в тоже время черноризец это синоним понятия монах, инок. Таким образом, Нестор определяет Никона как инока среднего иерархического звания, что в монашестве соответствует званию игумена, руководителя монастыря. Итак, Никон в 1050 г. является игуменом монашеской общины основанной блаженным Антонием. Даже если предположить, что он стал игуменом, так же как и Феодосий в 24 г., и к моменту прихода Феодосия уже как минимум год руководил монастырем, то очевидно он должен был бы родиться ок. 1025 г., то есть на 11 лет раньше Феодосия.

Из всех дел Никона на поприще игуменства Нестор удостоил вниманием лишь сообщение о пострижении им в монахи скопца из княжеского дома, за что обратил на себя гнев Изяслава. В результате чего ок. 1055 г. вынужден был покинуть обитель и отправиться в Тмуторокань (Томань). После смерти Ростислава в 1066 г., князя Тмутороканского, Никон возвращается в Печерский монастырь и по просьбе Феодосия остается в нем. Единственная фраза из «Жития», которая хоть как-то может связать Никона с «Повестью» следующая:
"Сидит, бывало, великий Никон и пишет книги..."(48.)

Очевидно, это замечание Нестора и посчитал Шахматов веским аргументом в пользу авторства Никона, хотя Нестор отмечает и другого искусного книгописца - чернеца Илариона, но тот почему-то не приглянулся Шахматову, очевидно, потому что не великий, а потому и не стал автором знаменитого произведения.

В 1069 г. «великий Никон, видя княжеские распри, удалился с двум черноризцами на упомянутый выше остров, где в прошлом основал монастырь, хотя много раз умолял его блаженный Феодосий не разлучаться с ним, пока оба живы, и не покидать его. Но не послушал его Никон...»(99). В дальнейшем из текста «Жития» становится известно, что он принял игуменство Киево-Печерского монастыря после ухода из него игумена Стефана (76.), который игуменствовал после Феодосия (101.), как минимум до 1078 г. Никаких иных сведений о Никоне в исторической литературе нет.

Как видно из описания Нестора Никон с 1066 по 1078 г. находился в Тмуторокане, и практически не вероятно, чтобы у него было время для работы над таким серьезным произведением как «Повесть», требующего огромного числа вспомогательного материала, которого просто не могло быть в недавно построенном захолустном монастыре. Поэтому совершенно непонятно на каком основании Шахматов вводит его в круг авторов «Повести», да еще в период его отсутствия в Киеве, если не считать, что он дважды за свою жизнь игуменствовал в Киевско-Печерском монастыре, что само по себе еще не является основанием для авторства.

Следует так же отметить, что создание произведений подобного уровня, где описывается жизнь государственной верхушки, не возможно без тесного сотрудничества с ней, о чем Никон вероятно мог только мечтать, так как дважды вынужден был скрываться от Великого князя в прямом смысле на задворках Руси, причем первый раз из-за незначительной ссоры, по поводу не санкционированного пострижения в монахи княжеского отпрыска ему пришлось бежать и скрываться в Тмуторакани почти десять лет. Трудно себе представить, что находясь в подобных отношениях с Великим князем заурядный игумен, который ничем особенным себя не проявил, взялся бы за создание такого эпического произведения. Таким образом, вероятность того, что Никон хоть как-то был причастен к написанию «Повести» близка к нулю.

Непричастность Никона к «Повести» косвенно подтверждается самим ее текстом. Так «Повесть» отмечает, что Феодосий скончался в 1074 г., а в 1075 г. игумен Стефан начинает строительство Печерской церкви. Так как, по свидетельству Нестора, Никон вновь принял игуменство Киевско-Печерского монастыря после ухода Стефана, то летопись, коль уж она писалась Никоном, должна была отразить освящение Печерской церкви как отдельное особое событие, значимое для самого Никона, но нет, про освещение церкви, строительство которой было закончено 11 июля 1078 г. под этим годом нет ни слова. А вот под 1088 г. появляется лаконичная запись: «...умер Никон, игумен Печерский.», (обратите внимание «Никон», а не «великий Никон», как у Нестора). На следующий 1089 г. появляется запись: «Освящена была церковь Печерская...» и далее идет почти страничный текст очень похожий на многословный и витиеватый стиль Нестора, то есть через год после смерти Никона.
Невероятность этой вставки заключается в том, что церковь построили за три года и затем ее 11 лет не освещают, то есть она стоит в бездействии в действующем монастыре. Это и по сегодняшним меркам событие трудно представимое, а по тем временам и вовсе не возможное. Крайний срок освящения мог быть 1079 г., но логика изложения в этот хронологический период такова, что вставить туда многословную витиеватую вставку было никак нельзя и некто (возможно Нестор) вставляет ее под 1089 г., верно полагая, что никто не обратит на это внимание. Если бы факт подобной задержки с освящением церкви действительно имел бы место, то Никон, как предполагаемый автор «Повести», непременно бы привел причину, которая помешала ему освятить ее в свое игуменство.

Вторым автором «Повести» Шахматов называет самого Нестора.
Впервые, как уже отмечалось выше, его авторство подтверждалось иноком Киевско-Печерского монастыря Поликарпом (ок. 1227 г.), но спустя более ста лет, после написания «Повести», причем в письме нет точного указания, что имеется в виду именно это произведение. Таким образом, соединение Нестора с «Повестью» в данном случае выглядит несколько произвольно.

Для того чтобы подтвердить или опровергнуть это предположение необходимо сравнить два произведения «Житие св. Феодосия», авторство которого не вызывает сомнение, с «Повестью».

Шахматов отмечает, что авторство Нестора в наиболее полном виде просматривается в Лаврентьевской летописи. Поэтому воспользуемся переводом Лихачева, который сделан с Лаврентьевской летописи (рукопись Гос.публичной библиотеки им. М.Е.Салтыкова-Щедрина, шифр F, п.N2).

Рукопись «Повести временных лет» начинается словами: «Так начнем повесть сию.», и далее идет содержательный текст.
Рукопись же «Житие св. Феодосия» начинается словами (рукопись Гос.Исторического музея в Москве, Синодальное собрание N1063/4, перевод О.В. Творогова): «Господи, благослови, отче!» и далее более страницы панегирических сентенций, и лишь после этого начинается содержательный текст.
В первом как начало, так и весь текст (если не рассматривать многочисленные вставки) максимальная краткость, во втором огромные панегирические вставки, порой заслоняющие собою основной текст.
Стилистическое сравнение обоих текстов соотносит их между собою как тексты Толстого и Чехова. Если филолог, беря в руки тексты Толстого и Чехова, без титульного листа не в состоянии понять, принадлежат они одному автору или двум, то это уже на уровне патологии. В психоанализе такое состояние определяется как антеграунд - паралич воли перед священным табу. Иначе объяснить этот феномен невозможно. Шахматов, считающийся одним из выдающихся отечественных филологов, не в состоянии по изложению отличить Толстого от Чехова, поверить в это просто невозможно, тем более, что ему вторит другой филолог-академик Лихачев, и, тем не менее, факт остается фактом ни тот, ни другой, ни вообще кто-либо не видят этой стилистической разницы.

Другим ярким примером является сюжет об огненном столпе в обоих произведениях.
В «Житие» читаем:
"Благоверный князь Святослав, находившейся недалеко от монастыря блаженного, вдруг увидел огненный столп, поднявшийся над тем монастырем до самого неба. И никто больше не видел только князь один... Умер же отец наш Феодосий в год 6582 (1074) - месяца мая на третий день в субботу, как сам предсказал, после восхода солнца."
В «Повести» под годом 1074 читаем:
«Феодосий игумен Печерский преставился...», и ни чего более.

В качестве аргумента приводится утверждение, что последующий фрагмент текста, где говорится о необычном явлении просто утерян. Но вот незадача, под годом 1110 читаем:
"В тот же год было знаменье в Печерском монастыре в 11 день февраля месяца: явился столп огненный от земли до неба, а молния осветила всю землю, и в небе прогремело в первый час ночи, и все люди видели это. Этот же столп сперва стал над трапезницей каменной, так что невидно было креста, и, постояв немного, перешел на церковь, и стал над гробом Феодосиевым, и потом перешел на верх церкви, как бы к востоку лицом, а потом стал невидим."

Прочитав оба текста одновременно, только в совершенно расслабленном состоянии ума можно сказать, что это писал один и тот же человек в одно и тоже время, потому что объяснить как возможно так перепутать последовательность и содержательность события, (бучи несомненно талантливым) в двух разных состояниях, если исходить из версии Шахматова, с точки зрения нормально функционирующего мозга, не представляется возможным. Можно было бы еще согласиться с ошибкой года, но при этом ошибиться в дате, 3 мая и 11 февраля, уже просто не возможно. В «Житие» свидетель только князь, в «Повести» «все люди». В «Житие» лишь краткое видение, в «Повести» подробное, добросовестное описание явления.
Если все же продолжать следовать общепринятой гипотезе, хотя уже и так видно, что она не состоятельна, то придется объяснить еще одну странность. В «Повести» достаточно добросовестно фиксируются всевозможные странные события, которые иногда кажутся уж совсем невероятными:
"В год 6571 (1063)... в Новгороде Волхов тек в обратном направлении пять дней".
В «Житие» читаем:
"Как-то ночью ехал он (один из бояр Изяслава) по полю в 15 поприщах (10,6 км) от монастыря блаженного Феодосия. И вдруг увидел церковь под самыми облаками."(55.)
Трудно себе представить, что описывая подобный случай в «Житие» дважды, Нестор позабыл включить его в «Повесть». Но и этот случай, очевидно, не являлся достаточным аргументом, что бы отказаться от авторства Нестора.

Тогда откроем «Повесть» под годом 6576 (1068):
"Изяслав же, видя (что хотят учинить) со Всеволодом побежал со двора, люди же освободили Всеслава из поруба - в 15 день сентября - и прославили его среди княжеского двора. Изяслав же бежал в Польшу.
Всеслав же сидел в Киеве; в этом бог явил силу креста, потому что Изяслав целовал крест Всеславу, а потом схватил его: из-за того и навел бог поганых, Всеслава же явно избавил крест честной! Ибо в день воздвижения Всеслав вздохнув, сказал: «О крест! честной! Так как верил я в тебя, ты и избавил меня от этой темницы.»
(Праздник воздвижения отмечается 14 сентября, но в этот день Всеслав еще находился в заточении, поэтому праздновали его очевидно второй раз 16 сентября, совмещая его с чудесным освобождением Всеслава)
Это же событие в «Житие» описывается с точностью до наоборот:
"...начался раздор - по наущению лукавого врага - среди трех князей, братьев по крови: двое из них пошли войной на третьего, старшего своего брата, христолюбца и поистине боголюбца Изяслава. И был изгнан он из своего стольного города, а они придя в город тот, послали за блаженным отцом нашим Феодосием, приглашая его прийти к ним на обед и приобщиться к неправедному союзу. Один из них сел на престоле брата и отца своего, а другой отправился в свой удел. Тогда же отец наш Феодосий, исполнившись духа святого, стал укорять князя..."

Самое интересное в этом, то, что Рыбаков (с.183), который настаивает на кое-каких переработках «Повести» со стороны Владимира Мономаха, все же придерживается версии «Повести», а не «Жития». Но как видно из приведенных отрывков, это абсолютно разное изложение одного и того же события. Если верна точка зрения Нестора, то почему Рыбаков не использует ее в своем изложении? Если верна точка зрения «Повести», то, Нестор никак не может быть ее автором, так как это уже за гранью всякого здравого смысла, и лучше вообще считать что «Повесть» полная выдумка, чем относиться к ней как к сборнику «что хочу, то пишу».

Еще одна странность, на которую не обращают внимание исследователи, это эпизоды с описанием закладки церкви Святой Богородицы в Тмутаракани.
В «Повести» это событие связывается с победой тмутараканьского князя Мстислава Владимировича в связи с его победой над косожским князем Редедя в 1022 г.
В «Житие» Нестор приписывает это событие великому Никону, когда тот находился в бегах после 1055 г.
Как можно так ошибиться, описывая одно и то же событие в одно и то же время? Просто не укладывается в голове.

Итак, если все же считать, что «Повесть временных лет» является серьезным произведением и отражает в целом реальную картину событий того периода, то необходимо признать, что ни Никон, ни Нестор не могли быть ее авторами. Но тогда в этом случае единственный известный автор это - Сильвестор, игумен Выдубицкого монастыря в Киеве.

Остался лишь один нерешенный вопрос - корректировал ли Владимир Мономах «Повесть временных лет», как это утверждает Рыбаков.
Для этого откроем «Поучение Владимира Мономаха» в переводе Лихачева. Кстати надо учесть, что «Поучение» читается только в Лаврентьевской летописи, то есть в связке с «Повестью», что является дополнительным косвенным подтверждением авторства Сильвестора. Итак, читаем:
"Затем послал меня Святослав в Польшу; ходил я за Глогов до Чешского леса, и ходил в земле их четыре месяца. И в том же году и сын родился у меня старший, новгородский. А от туда ходил я в Туров, а на весну в Переяславль, и опять в Туров."
Тот же 1076 год в «Повести»:
"Ходил Владимир, сын Всеволода, и Олег, сын Святослава, в помощь полякам против чехов. В этом же году преставился Святослав, сын Ярослава, месяца декабря 27-го, от разрезания желвака, и положен в Чернигове, у Святого Спаса. И сел после него на столе (черниговском) Всеволод, месяца января в 1-й день."

Если бы этот текст корректировал Владимир, то сведение об Олеге были бы из него удалены, так как он об этом в своем «Поучении» не упоминает, вполне возможно по каким либо политическим или личным мотивам. И все же в «Повести» остается текст противоречащий заявлению самого князя.

Другим важным противоречием данных отрывков является его датировка.
Ярослав увязывает это поход с рождением своего первенца Владимира, будущего князя новгородского. По «Повести» это событие произошло в 1020 г. Каких либо походов Ярослава в это время «Повесть» не приводит. Если бы Владимир корректировал «Повесть», то он должен был бы перенести это событие с 1076 г. на 1020 г., и исправить его стилистически под «Поучение».

Еще более интересное свидетельство содержится в описании следующего года.
В «Поучении» читаем:
"Затем ходили мы опять в том же году с отцом и с Изяславом к Чернигову биться с Борисом и победили Бориса и Олега..."
«Повесть»:
"В год 6585 (1077). Пошел Изяслав с поляками, а Всеволод вышел против него. Сел Борис в Чернигове, месяца мая 4-й день, и было княжение его восемь дней, и бежал в Тмуторокань к Роману, Всеволод же пошел против брата Изяслава на Волынь; и сотворили мир, и, придя, Изяслав сел в Киеве, месяца июля в 15-й день, Олег же, сын Святослава, был у Всеволода в Чернигове."

Абсолютно не понятно, при каких условиях можно считать эти два отрывка скорректированными между собой, на мой взгляд, что либо, более противоречивого наверно трудно придумать. Но это только, на мой взгляд, на взгляд современной исторической науки эти отрывки написаны одной рукой.

И ещё.
В поучении нет привязки событий к конкретным датам, все события описываются как совершенно известные читателям: в этот год, в этом году, на следующий год и т.д. Учитывая, что описываемые события изложены не в хронологическом порядке, совершенно не возможно понять из текста «поучения», что за чем происходило. Поэтому сразу за рождением Владимира в 1020 г., следует извещение о смерти Святослава в 1078 г. О какой корректировке в этом случае можно говорить?

Итак, все сомнения о влиянии Владимира Мономаха на содержание текста «Повести» рассеиваются, но остается один не объясненный факт. Летопись заканчивается 1110 г., а Сильвестор пишет, что закончил ее в 1116 г. Почему он пропустил в ней целых шесть лет? Ответ на этот вопрос можно найти в слове «летопись» и событиях предшествовавших великому княжению Владимира Мономаха.

Все исследователи воспринимают «Повесть» как летописный свод, но в XI веке образованные люди, читавшие греческие и латинские книги уже знали чем отличается хронограф (летописец) от повести. Поэтому название надо читать, так, как оно написано не «Летописец о князьях русских», а именно «Повесть временных лет, откуда есть пошла русская земля, кто в Киеве начал первым княжить и как возникла Русская Земля.» Повесть это не летопись, и она может быть закончена тогда, когда решит ее автор, в отличие от летописи писание которой оканчивается лишь невозможностью ее писать далее. Таким образом, «Повесть» представляет собою своеобразный учебник истории для юных княжечей и бояр. И то, что Сельвестор закончил это учебник 1110 г. говорит лишь о том, что те, для кого он был предназначен не нуждались в информации после 1110 г., так как это была современность известная им уже из личного жизненного опыта. И все же почему 1110 г., а не 1116 г.? Чтобы ответить на этот вопрос необходимо изучить события накануне великого княжения Владимира Мономаха.

Начиная с 1096 г. Владимир предпринимает, не свойственные для княжеской среды того времени, дипломатические мероприятия по отстранению от княжения своих конкурентов. Готовясь к княжескому съезду, на котором он хотел лишить Олега черниговского княжения, Владимир готовит соответствующую речь, и вероятней всего сборник документов, обосновывающих его притязания. Но съезд, прошедший в конце 1097 г. в древлянском Любиче, не принес ему победы. Съезд постановил: «...пусть каждый владеет вотчиной своей». Готовясь к следующему съезду, Мономах пишет свое «Поучение». Но и этот съезд, прошедший в 1100 в Уветичах, не принес Владимиру успеха, после чего он полностью отказывается от дипломатических приемов и в 1113 г., воспользовавшись смертью Святослава и киевским восстанием, он становится Великим князем Киевским.
Именно княжеский съезд 1100 года стал поворотным в мировоззрении Мономаха, именно этим годом, заканчиваются его старания по сбору исторических материалов, но княжеский летописец все еще продолжал вести погодные хроники вплоть до своей смерти в 1110 г. (имя его пока неизвестно). В 1114 г. Мономах поручает Сильвестору собрать воедино разрозненный материал по истории русских князей, что тот собственно талантливо и выполнил, обобщив представленный Владимиром материал в единую «Повесть» в назидание и науку юным княжичам. Основная цель которую преследовал Владимир обоснование своего единовластия и подчинения удельных княжеств Великому князю.
И хотя Сильвестор, знал, что он пишет не летопись, а повесть, все же не удержался сравнить себя с летописцем, хотя вполне возможно, что в его время все кто брался за перо могли именовать себя летописцами.

Написал сие со скорбною надеждою, что грядущие времена России восстановят славное имя Великого Сильвестора, когда честь ученого цениться будет паче его звания.

«Историческая память» восточнославянских племен простиралась на несколько веков вглубь: из поколения в поколение передавались предания и легенды о расселении славянских племен, о столкновениях славян с аварами («обрами»), об основании Киева, о славных деяниях первых киевских князей, о далеких походах Кия, о мудрости вещего Олега, о хитрой и решительной Ольге, о воинственном и благородном Святославе.

В XI в. рядом с историческим эпосом возникает летописание. Именно летописи было суждено на несколько веков, вплоть до петровского времени, стать не просто погодной записью текущих событий, а одним из ведущих литературных жанров, в недрах которого развивалось русское сюжетное повествование, и одновременно жанром публицистическим, чутко откликающимся на политические запросы своего времени.

Изучение летописания XI–XII вв. представляет немалые трудности: древнейшие из дошедших до нас летописных сводов восходят к XIII (первая часть Новгородской первой летописи старшего извода) или к концу XIV в. (Лаврентьевская летопись). Но благодаря фундаментальным разысканиям А. А. Шахматова, М. Д. Приселкова и Д. С. Лихачева сейчас создана достаточно обоснованная гипотеза о начальном этапе русского летописания, в которую несомненно со временем будут внесены какие-то дополнения и уточнения, но которая едва ли изменится по существу.

Согласно этой гипотезе, летописание возникает во времена Ярослава Мудрого. В это время христианизированная Русь начинает тяготиться византийской опекой и стремится обосновать свое право на церковную самостоятельность, что неизменно сочеталось с политической независимостью, ибо Византия была склонна рассматривать все христианские государства как духовную паству константинопольского патриархата и как своего рода вассалов Византийской империи. Именно этому противостоят решительные действия Ярослава: он добивается учреждения в Киеве митрополии (что поднимает церковный авторитет Руси), добивается канонизации первых русских святых - князей Бориса и Глеба. В этой обстановке и создается, видимо, первый исторический труд, предшественник будущей летописи, - свод рассказов о распространении христианства на Руси. Киевские книжники утверждали, что история Руси повторяет историю других великих держав: «божественная благодать» снизошла на Русь так же, как некогда на Рим и Византию; на Руси были свои предтечи христианства - например, княгиня Ольга, крестившаяся в Царьграде еще во времена убежденного язычника Святослава; были свои мученики - христианин-варяг, не отдавший сына на «заклание» идолам, и князья-братья Борис и Глеб, погибшие, но не преступившие христианских заветов братолюбия и покорности «старейшему». Был на Руси и свой «равноапостольный» князь Владимир, крестивший Русь и тем самым сравнявшийся с великим Константином, который объявил христианство государственной религией Византии. Для обоснования этой идеи и был, по предположению Д. С. Лихачева, составлен свод преданий о возникновении христианства на Руси. В него вошли рассказы о крещении и кончине Ольги, сказание о первых русских мучениках - варягах-христианах, сказание о крещении Руси (включая «Речь философа», в которой в краткой форме излагалась христианская концепция всемирной истории), сказание о князьях Борисе и Глебе и обширная похвала Ярославу Мудрому под 1037 г. Все шесть названных произведений «обнаруживают свою принадлежность одной руке… теснейшую взаимосвязь между собою: композиционную, стилистическую и идейную». Этот комплекс статей (который Д. С. Лихачев предложил условно назвать «Сказанием о распространении христианства на Руси») был составлен, по его мнению, в первой половине 40-х гг. XI в. книжниками киевской митрополии.

Вероятно, в это же время в Киеве создается и первый русский хронографический свод - «Хронограф по великому изложению». Он представлял собой краткое изложение всемирной истории (с отчетливо выраженным интересом к истории церкви), составленное на основании византийских хроник - «Хроники Георгия Амартола» и «Хроники Иоанна Малалы»; возможно, что уже в это время на Руси становятся известны и другие переводные памятники, излагающие всемирную историю или содержащие пророчества о грядущем «конце мира»: «Откровение Мефодия Патарского», «Толкования» Ипполита на книги пророка Даниила, «Сказание Епифания Кипрского о шести днях творения» и др.

Следующий этап в развитии русского летописания приходится на 60–70-е гг. XI в. и связан с деятельностью монаха Киево-Печерского монастыря Никона.

Именно Никон присоединил к «Сказанию о распространении христианства на Руси» предания о первых русских князьях и рассказы об их походах на Царьград. Возможно, Никон внес в летопись и «Корсунскую легенду» (согласно которой Владимир крестился не в Киеве, а в Корсуни), наконец, тому же Никону летопись обязана и помещением в ней так называемой варяжской легенды. Эта легенда сообщала, что киевские князья будто бы ведут род от варяжского князя Рюрика, приглашенного на Русь, чтобы прекратить междоусобные распри славян. Включение легенды в летопись имело свой смысл: авторитетом предания Никон пытался убедить своих современников в противоестественности междоусобных войн, в необходимости всех князей подчиняться великому князю киевскому - наследнику и потомку Рюрика. Наконец, по мнению исследователей, именно Никон придал летописи форму погодных записей.

Начальный свод . Около 1095 г. создается новый летописный свод, который А. А. Шахматов предложил назвать «Начальным». С момента создания «Начального свода» появляется возможность собственно текстологического исследования древнейшего летописания. А. А. Шахматов обратил внимание, что описание событий вплоть до начала XII в. различно в Лаврентьевской, Радзивиловской, Московско-Академической и Ипатьевской летописях, с одной стороны, и в Новгородской первой летописи - с другой. Это дало ему возможность установить, что в Новгородской первой летописи отразился предшествующий этап летописания - «Начальный свод», а в остальные названные летописи вошла переработка «Начального свода», новый летописный памятник - «Повесть временных лет».

Составитель «Начального свода» продолжил летописное изложение описанием событий 1073–1095 гг., придав своему труду, особенно в этой, дополненной им части, явно публицистический характер: он упрекал князей за междоусобные войны, сетовал, что они не заботятся об обороне Русской земли, не слушаются советов «смысленных мужей».

Повесть временных лет . В начале XII в. «Начальный свод» был снова переработан: монах Киево-Печерского монастыря Нестор - книжник широкого исторического кругозора и большого литературного дарования (его перу принадлежат также «Житие Бориса и Глеба» и «Житие Феодосия Печерского») создает новый летописный свод - «Повесть временных лет». Нестор поставил перед собой значительную задачу: не только изложить события рубежа XI–XII вв., очевидцем которых он был, но и полностью переработать рассказ о начале Руси - «откуду есть пошла Руская земля кто в Киеве нача первее княжити», как сам сформулировал он эту задачу в заголовке своего труда (ПВЛ, с. 9).

Нестор вводит историю Руси в русло истории всемирной. Он начинает свою летопись изложением библейской легенды о разделении земли между сыновьями Ноя, при этом помещая в восходящем к «Хронике Амартола» перечне народов также и славян (в другом месте текста славяне отождествлены летописцем с «нориками» - обитателями одной из провинций Римской империи, расположенной на берегах Дуная). Неторопливо и обстоятельно рассказывает Нестор о территории, занимаемой славянами, о славянских племенах и их прошлом, постепенно сосредоточивая внимание читателей на одном из этих племен - полянах, на земле которых возник Киев, город, ставший в его время «матерью городов русских». Нестор уточняет и развивает варяжскую концепцию истории Руси: Аскольд и Дир, упоминаемые в «Начальном своде» как «некие» варяжские князья, называются теперь «боярами» Рюрика, именно им приписывается поход на Византию во времена императора Михаила; Олегу, именуемому в «Начальном своде» воеводой Игоря, в «Повести временных лет» «возвращено» (в соответствии с историей) его княжеское достоинство, но при этом подчеркивается, что именно Игорь является прямым наследником Рюрика, а Олег - родственник Рюрика - княжил лишь в годы малолетства Игоря.

Нестор еще более историк, чем его предшественники. Он пытается расположить максимум известных ему событий в шкале абсолютной хронологии, привлекает для своего повествования документы (тексты договоров с Византией), использует фрагменты из «Хроники Георгия Амартола» и русские исторические предания (например, рассказ о четвертой мести Ольги, легенды о «белгородском киселе» и о юноше-кожемяке). «Можно смело утверждать, - пишет о труде Нестора Д. С. Лихачев, - что никогда ни прежде, ни позднее, вплоть до XVI в., русская историческая мысль не поднималась на такую высоту ученой пытливости и литературного умения».

Около 1116 г. по поручению Владимира Мономаха «Повесть временных лет» была переработана игуменом Выдубицкого монастыря (под Киевом) Сильвестром. В этой новой (второй) редакции Повести была изменена трактовка событий 1093–1113 гг.: они были изложены теперь с явной тенденцией прославить деяния Мономаха. В частности, в текст Повести был введен рассказ об ослеплении Василька Теребовльского (в статье 1097 г.), ибо Мономах выступал в междукняжеской распре этих лет поборником справедливости и братолюбия.

Наконец, в 1118 г. «Повесть временных лет» подверглась еще одной переработке, осуществленной по указанию князя Мстислава - сына Владимира Мономаха. Повествование было продолжено до 1117 г., отдельные статьи за более ранние годы изменены. Эту редакцию «Повести временных лет» мы называем третьей. Таковы современные представления об истории древнейшего летописания.

Как уже было сказано, сохранились лишь относительно поздние списки летописей, в которых отразились упомянутые древнейшие своды. Так, «Начальный свод» сохранился в Новгородской первой летописи (списки XIII–XIV и XV вв.), вторая редакция «Повести временных лет» лучше всего представлена Лаврентьевской (1377 г.) и Радзивиловской (XV в.) летописями, а третья редакция дошла до нас в составе Ипатьевской летописи. Через «Тверской свод 1305 г.» - общий источник Лаврентьевской и Троицкой летописей - «Повесть временных лет» второй редакции вошла в состав большинства русских летописей XV–XVI вв.

Начиная с середины XIX в. исследователи не раз отмечали высокое литературное мастерство русских летописцев. Но частные наблюдения над стилем летописей, порой довольно глубокие и справедливые, сменились целостными представлениями лишь сравнительно недавно в трудах Д. С. Лихачева и И. П. Еремина.

Так, в статье «Киевская летопись как памятник литературы» И. П. Еремин обращает внимание на разную литературную природу различных компонентов летописного текста: погодных записей, летописных рассказов и летописных повестей. В последних, по мнению исследователя, летописец прибегал к особой «агиографической», идеализирующей манере повествования.

Д. С. Лихачев показал, что различие стилистических приемов, обнаруживаемых нами в летописи, объясняется прежде всего происхождением и спецификой летописного жанра: в летописи статьи, созданные самим летописцем, повествующие о событиях современной ему политической жизни, соседствуют с фрагментами из эпических преданий и легенд, обладающих своим особым стилем, особой манерой сюжетного повествования. Кроме того, на стилистические приемы летописца оказывал существенное влияние «стиль эпохи». На этом последнем явлении надо остановиться подробнее.

Охарактеризовать «стиль эпохи», т. е. некоторые общие тенденции в мировоззрении, литературе, искусстве, нормах общественной жизни и т. д., чрезвычайно сложно. Тем не менее в литературе XI–XIII вв. достаточно основательно проявляет себя явление, которое Д. С. Лихачев назвал «литературным этикетом». Литературный этикет - это и есть преломление в литературном творчестве «стиля эпохи», особенностей мировоззрения и идеологии. Литературный этикет как бы определяет задачи литературы и у́же - ее темы, принципы построения литературных сюжетов и, наконец, сами изобразительные средства, выделяя круг наиболее предпочтительных речевых оборотов, образов, метафор.

В основе понятия литературного этикета лежит представление о незыблемом и упорядоченном мире, где все деяния людей как бы заранее предопределены, где для каждого человека существует особый эталон его поведения. Литература же должна соответственно утверждать и демонстрировать этот статичный, «нормативный» мир. Это значит, что ее предметом по преимуществу должно стать изображение «нормативных» ситуаций: если пишется летопись, то в центре внимания находятся описания восшествия князя на престол, битв, дипломатических акций, смерти и погребения князя; причем в этом последнем случае подводится своеобразный итог его жизни, обобщенный в некрологической характеристике. Аналогично в житиях обязательно должно быть рассказано о детстве святого, о его пути к подвижничеству, о его «традиционных» (именно традиционных, едва ли не обязательных для каждого святого) добродетелях, о творимых им при жизни и по смерти чудесах и т. д.

При этом каждая из названных ситуаций (в которой герой летописи или жития наиболее отчетливо выступает в своем амплуа - князя или святого) должна была изображаться в сходных, традиционных речевых оборотах: о родителях святого обязательно говорилось, что они благочестивы, о ребенке - будущем святом, что он чуждался игр со сверстниками, о битве повествовалось в традиционных формулах типа: «и бысть сеча зла», «иных посекоша, а иных поимаша» (т. е. одних изрубили мечами, других захватили в плен), и т. д.

Тот летописный стиль, который наиболее соответствовал литературному этикету XI–XIII вв., Д. С. Лихачев назвал «стилем монументального историзма». Но при этом нельзя утверждать, что в этом стиле выдержано все летописное повествование. Если понимать стиль как общую характеристику отношения автора к предмету своего повествования, то можно, бесспорно, говорить о всеобъемлющем характере этого стиля в летописи - летописец действительно отбирает для своего повествования только наиболее важные, государственного значения события и деяния. Если же требовать от стиля и непременного соблюдения неких языковых черт (т. е. собственно стилистических приемов), то окажется, что иллюстрацией стиля монументального историзма будет далеко не всякая строка летописи. Во-первых, потому, что разнообразные явления действительности - а летопись не могла с ней не соотноситься - не могли укладываться в заранее придуманную схему «этикетных ситуаций», и поэтому наиболее яркое проявление этого стиля мы обнаруживаем лишь в описании традиционных ситуаций: в изображении прихода князя «на стол», в описании битв, в некрологических характеристиках и т. д. Во-вторых, в летописи сосуществуют два генетически различных пласта повествования: наряду со статьями, составленными летописцем, мы находим там и фрагменты, введенные летописцем в текст. Среди них значительное место составляют народные легенды, предания, во множестве входящие в состав «Повести временных лет» и - хотя и в меньшей мере - последующих летописных сводов.

Если собственно летописные статьи являлись порождением своего времени, носили на себе печать «стиля эпохи», были выдержаны в традициях стиля монументального историзма, то вошедшие в состав летописи устные легенды отражали иную - эпическую традицию и, естественно, имели иной стилистический характер. Стиль народных преданий, включенных в летопись, Д. С. Лихачев определил как «эпический стиль».

«Повесть временных лет», где рассказ о событиях современности предваряется припоминаниями о деяниях славных князей прошлых веков - Олега Вещего, Игоря, Ольги, Святослава, Владимира, сочетает оба эти стиля.

В стиле монументального историзма ведется, например, изложение событий времени Ярослава Мудрого и его сына - Всеволода. Достаточно напомнить описание битвы на Альте (ПВЛ, с. 97–98), принесшей Ярославу победу над «окаянным» Святополком, убийцей Бориса и Глеба: Святополк пришел на поле боя «в силе тяжьце», Ярослав также собрал «множьство вой, и изыде противу ему на Льто». Перед битвой Ярослав молится богу и своим убитым братьям, прося их помощи «на противнаго сего убийцю и гордаго». И вот уже войска двинулись навстречу друг другу, «и покрыша поле Летьское обои от множьства вой». На рассвете («въсходящу солнцу») «бысть сеча зла, яка же не была в Руси, и за рукы емлюче сечахуся, и сступашася трижды, яко по удольемь [долинам, ложбинам] крови тещи». К вечеру Ярослав одержал победу, а Святополк бежал. Ярослав вступил на киевский престол, «утер пота с дружиною своею, показав победу и труд велик». Все в этом рассказе призвано подчеркнуть историческую значительность битвы: и указание на многочисленность войск, и детали, свидетельствующие об ожесточенности битвы, и патетическая концовка - Ярослав торжественно восходит на киевский престол, добытый им в ратном труде и борьбе за «правое дело».

И в то же время оказывается, что перед нами не столько впечатления очевидца о конкретной битве, сколько традиционные формулы, в которых описывались и другие сражения в той же «Повести временных лет» и в последующих летописях: традиционен оборот «сеча зла», традиционна концовка, сообщающая, кто «одоле» и кто «бежа», обычно для летописного повествования указание на многочисленность войск, и даже формула «яко по удольемь крови тещи» встречается в описаниях других сражений. Словом, перед нами один из образцов «этикетного» изображения битвы.

С особой заботой выписывают создатели «Повести временных лет» некрологические характеристики князей. Например, по словам летописца, князь Всеволод Ярославич был «издетьска боголюбив, любя правду, набдя убогыя [заботился о несчастных и бедных], въздая честь епископом и презвутером [попам], излиха же любяше черноризци, и подаяше требованье им» (ПВЛ, с. 142). Этот тип летописного некролога будет не раз использован летописцами XII и последующих веков. Применение литературных формул, предписываемых стилем монументального историзма, придавало летописному тексту особый художественный колорит: не эффект неожиданности, а, напротив, ожидание встречи со знакомым, привычным, выраженным в «отшлифованной», освященной традицией форме, - вот что обладало силой эстетического воздействия на читателя. Этот же прием хорошо знаком фольклору - вспомним традиционные сюжеты былин, троекратные повторы сюжетных ситуаций, постоянные эпитеты и тому подобные художественные средства. Стиль монументального историзма, таким образом, не свидетельство ограниченности художественных возможностей, а, напротив, свидетельство глубокого осознания роли поэтического слова. Но в то же время этот стиль, естественно, сковывал свободу сюжетного повествования, ибо стремился унифицировать, выразить в одинаковых речевых формулах и сюжетных мотивах различные жизненные ситуации.

Для развития сюжетного повествования сыграли значительную роль закрепленные в летописном тексте устные народные предания, отличающиеся каждый раз необычностью и «занимательностью» сюжета. Широко известен рассказ о смерти Олега, сюжет которого был положен в основу известной баллады А. С. Пушкина, рассказы о мести Ольги древлянам и т. д. Именно в подобного рода преданиях героями могли выступать не только князья, но и незначительные по своему социальному положению люди: старик, спасший белгородцев от гибели и печенежского плена, юноша-кожемяка, одолевший печенежского богатыря. Но главное, пожалуй, в другом: именно в подобных летописных рассказах, которые генетически являлись устными историческими преданиями, летописец использует совершенно иной - сравнительно с рассказами, написанными в стиле монументального историзма, - метод изображения событий и характеристики персонажей.

В произведениях словесного искусства существуют два противоположных приема эстетического воздействия на читателя (слушателя). В одном случае художественное произведение воздействует именно своей непохожестью на обыденную жизнь и, добавим, на «бытовой» рассказ о ней. Такое произведение отличает особая лексика, ритм речи, инверсии, особые изобразительные средства (эпитеты, метафоры) и, наконец, особое «необыденное» поведение героев. Мы знаем, что люди в жизни так не говорят, так не поступают, но именно эта необычность и воспринимается как искусство. На этой же позиции стоит и литература стиля монументального историзма.

В другом случае искусство как бы стремится уподобиться жизни, а повествование стремится к тому, чтобы создать «иллюзию достоверности», наиболее приблизить себя к рассказу очевидца. Средства воздействия на читателя здесь совершенно иные: в подобного рода повествовании играет огромную роль «сюжетная деталь», удачно найденная бытовая подробность, которая как бы пробуждает у читателя его собственные жизненные впечатления, помогает ему увидеть описываемое своими глазами и тем самым поверить в истинность рассказа.

Тут необходимо сделать существенную оговорку. Такие детали нередко называют «элементами реалистичности», но существенно, что если в литературе нового времени эти реалистические элементы являются средством для воспроизведения реальной жизни (и само произведение призвано не только изобразить действительность, но и осмыслить ее), то в древности «сюжетные детали» - не более чем средство создать «иллюзию действительности», так как сам рассказ может повествовать о легендарном событии, о чуде, словом, о том, что автор изображает как действительно бывшее, но что может и не являться таковым.

В «Повести временных лет» исполненные в этой манере рассказы широко используют «бытовую деталь»: то это уздечка в руках отрока-киевлянина, который, притворяясь ищущим коня, пробегает с ней через стан врагов, то упоминание, как, испытывая себя перед поединком с печенежским богатырем, юноша-кожемяка вырывает (профессионально сильными руками) из бока пробежавшего мимо быка «кожю с мясы, елико ему рука зая», то подробное, детальное (и искусно тормозящее рассказ) описание, как белгородцы «взяша меду лукно», которое нашли «в княжи медуши», как разбавили мед, как вылили напиток в «кадь», и т. д. Эти подробности вызывают живые зрительные образы у читателя, помогают ему представить описываемое, стать как бы свидетелем событий.

Если в рассказах, исполненных в манере монументального историзма, все известно читателю заранее, то в эпических преданиях рассказчик умело использует эффект неожиданности. Мудрая Ольга как бы принимает всерьез сватовство древлянского князя Мала, втайне готовя его послам страшную смерть; предсказание, данное Олегу Вещему, казалось бы, не сбылось (конь, от которого князь должен был умереть, уже погиб сам), но тем не менее кости этого коня, из которых выползет змея, и принесут смерть Олегу. На поединок с печенежским богатырем выходит не воин, а отрок-кожемяка, к тому же «середний телом», и печенежский богатырь - «превелик зело и страшен» - посмеивается над ним. И вопреки этой «экспозиции» одолевает именно отрок.

Очень существенно отметить, что к методу «воспроизведения действительности» летописец прибегает не только в пересказе эпических преданий, но и в повествовании о событиях ему современных. Пример тому - рассказ «Повести временных лет» под 1097 г. об ослеплении Василька Теребовльского (с. 170–180). Не случайно именно на этом примере исследователи рассматривали «элементы реалистичности» древнерусского повествования, именно в нем находили умелое применение «сильных деталей», именно здесь обнаруживали мастерское применение «сюжетной прямой речи».

Кульминационным эпизодом рассказа является сцена ослепления Василька. По пути в отведенную ему на Любечском княжеском съезде Теребовльскую волость Василько расположился на ночлег недалеко от Выдобича. Киевский князь Святополк, поддавшись уговорам Давида Игоревича, решает заманить Василька и ослепить его. После настойчивых приглашений («Не ходи от именин моих») Василько приезжает на «двор княжь»; Давид и Святополк вводят гостя в «истобку» (избу). Святополк уговаривает Василька погостить, а испуганный сам своим злоумышлением Давид, «седяше акы нем». Когда Святополк вышел из истобки, Василько пытается продолжить разговор с Давидом, но - говорит летописец - «не бе в Давыде гласа, ни послушанья [слуха]». Это весьма редкий для раннего летописания пример, когда передается настроение собеседников. Но вот выходит (якобы для того, чтобы позвать Святополка) и Давид, а в истобку врываются княжеские слуги, они бросаются на Василька, валят его на пол. И страшные подробности завязавшейся борьбы: чтобы удержать могучего и отчаянно сопротивляющегося Василька, снимают доску с печи, кладут ему на грудь, садятся на доску и прижимают свою жертву к полу так, «яко персем [груди] троскотати», - и упоминание, что «торчин Беренди», который должен был ослепить князя ударом ножа, промахнулся и порезал несчастному лицо - все это не простые детали повествования, а именно художественные «сильные детали», помогающие читателю зримо представить страшную сцену ослепления. Рассказ по замыслу летописца должен был взволновать читателя, настроить его против Святополка и Давида, убедить в правоте Владимира Мономаха, осудившего жестокую расправу над невинным Васильком и покаравшего князей-клятвопреступников.

Литературное влияние «Повести временных лет» отчетливо ощущается на протяжении нескольких веков: летописцы продолжают применять или варьировать те литературные формулы, которые были употреблены создателями «Повести временных лет», подражают имеющимся в ней характеристикам, а иногда и цитируют Повесть, вводя в свой текст фрагменты из этого памятника. Свое эстетическое обаяние «Повесть временных лет» сохранила и до нашего времени, красноречиво свидетельствуя о литературном мастерстве древнерусских летописцев.

ПОВЕСТЬ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ ЛЕТОПИСЬ – древнерусская летопись, созданная в 1110-х. Летописи – исторические сочинения, в которых события излагаются по так называемому погодичному принципу, объединены по годовым, или «погодичным», статьям (их также называют погодными записями). «Погодичные статьи», в которых объединялись сведения о событиях, произошедших в течение одного года, начинаются словами «В лето такое-то…» («лето» в древнерусском языке означает «год»). В этом отношении летописи, в том числе и Повесть временных лет , принципиально отличаются от известных в Древней Руси византийских хроник, из которых русские составители заимствовали многочисленные сведения из всемирной истории. В переводных византийских хрониках события были распределены не по годам, а по царствованиям императоров.

Самый ранний дошедший до нашего времени список Повести временных лет относится к 14 в. Он получил название Лаврентьевская летопись по имени переписчика, монаха Лаврентия, и был составлен в 1377. Другой древнейший список Повести временных лет сохранился в составе так называемой Ипатьевской летописи (сер. 15 в.).

Повесть временных лет – первая летопись, текст которой дошел до нас почти в первоначальном виде. Благодаря тщательному текстологическому анализу Повести временных лет исследователи обнаружили следы более ранних сочинений, вошедших в ее состав. Вероятно, древнейшие летописи были созданы в 11 в. Наибольшая признание получила гипотеза А.А.Шахматова (1864–1920), объясняющая возникновение и описывающая историю русского летописания 11– начала 12 в. Он прибегнул к сравнительному методу, сопоставив сохранившиеся летописи и выяснив их взаимосвязи. Согласно А.А.Шахматову, ок. 1037, но не позже 1044, был составлен Древнейший Киевский летописный свод , повествовавший о начале истории и о крещении Руси. Около 1073 в Киево-Печерском монастыре, вероятно, монахом Никоном был закончен первый Киево-Печерский летописный свод . В нем новые известия и сказания соединялись с текстом Древнейшего свода и с заимствованиями из Новгородской летописи середины 11 в. В 1093–1095 здесь же на основе свода Никона был составлен второй Киево-Печерский свод ; его также принято называть Начальным . (Название объясняется тем, что первоначально именно этот летописный свод А.А.Шахматов счел самым ранним.) В нем осуждались неразумие и слабость нынешних князей, которым противопоставлялись прежние мудрые и могущественные правители Руси.

В 1110–1113 была завершена первая редакция (версия) Повести временных лет – пространного летописного свода, вобравшего многочисленные сведения по истории Руси: о войнах русских с Византийской империей, о призвании на Русь на княжение скандинавов Рюрика, Трувора и Синеуса, об истории Киево-Печерского монастыря, о княжеских преступлениях. Вероятный автор этой летописи – монах Киево-Печерского монастыря Нестор. В первоначальном виде эта редакция не сохранилась.

В первой редакции Повести временных лет были отражены политические интересы тогдашнего киевского князя Святополка Изяславича. В 1113 Святополк умер, и на киевский престол вступил князь Владимир Всеволодович Мономах . В 1116 монахом Сильвестром (в промономаховском духе) и в 1117–1118 неизвестным книжником из окружения князя Мстислава Владимировича (сына Владимира Мономаха) текст Повести временных лет был переработан. Так возникли вторая и третья редакции Повести временных лет ; древнейший список второй редакции дошел до нас в составе Лаврентьевской , а самый ранний список третьей – в составе Ипатьевской летописи .

Почти все русские летописи представляют собой своды – соединение нескольких текстов или известий из других источников более раннего времени. Древнерусские летописи 14–16 вв. открываются текстом Повести временных лет .

Название Повесть временных лет (точнее, Повести временных лет – в древнерусском тексте слово «повести» употреблено во множественном числе) обыкновенно переводится как Повесть минувших лет , но существуют и другие толкования: Повесть, в которой повествование распределено по годам или Повествование в отмеренных сроках , Повествование о последних временах – рассказывающее о событиях накануне конца света и Страшного суда.

Повествование в Повести временных лет начинается с рассказа о расселении на земле сыновей Ноя – Сима, Хама и Иафета – вместе со своими родами (в византийских хрониках начальной точкой отсчета было сотворение мира). Этот рассказ заимствован из Библии . Русские считали себя потомками Иафета. Таким образом русская история включалась в состав истории всемирной. Целями Повести временных лет было объяснение происхождения русских (восточных славян), происхождения княжеской власти (что для летописца тождественно происхождению княжеской династии) и описание крещения и распространения христианства на Руси. Повествование о русских событиях в Повести временных лет открывается описанием жизни восточнославянских (древнерусских) племен и двумя преданиями. Это рассказ о княжении в Киеве князя Кия, его братьев Щека, Хорива и сестры Лыбеди; о призвании враждующими северно-русскими племенами трех скандинавов (варягов) Рюрика, Трувора и Синеуса, – чтобы они стали князьями и установили в Русской земле порядок. Рассказ о братьях-варягах имеет точную дату – 862. Таким образом в историософской концепции Повести временных лет устанавливаются два источника власти на Руси – местный (Кий и его братья) и иноземный (варяги). Возведение правящих династий к иностранным родам традиционно для средневекового исторического сознания; подобные рассказы встречаются и в западноевропейских хрониках. Так правящей династии придавалась бóльшие знатность и достоинство.

Основные события в Повести временных лет – войны (внешние и междоусобные), основание храмов и монастырей, кончина князей и митрополитов – глав Русской церкви.

Летописи, в том числе и Повесть …, – не художественные произведения в строгом смысле слова и не труд ученого-историка. В состав Повести временных лет включены договоры русских князей Олега Вещего, Игоря Рюриковича и Святослава Игоревича с Византией. Сами летописи имели, по-видимому, значение юридического документа. Некоторые ученые (например, И.Н.Данилевский) полагают, что летописи и, в частности, Повесть временных лет , составлялись не для людей, но для Страшного Суда, на котором Бог будет решать судьбы людей в конце мира: поэтому в летописях перечислялись грехи и заслуги правителей и народа.

Летописец обычно не истолковывает события, не ищет их отдаленные причины, а просто описывает их. В отношении к объяснению происходящего летописцы руководствуются провиденциализмом – все происходящее объясняется волей Божьей и рассматривается в свете грядущего конца света и Страшного Суда. Внимание к причинно-следственным связям событий и их прагматическая, а не провиденциальная интерпретация несущественны.

Для летописцев важен принцип аналогии, переклички между событиями прошлого и настоящего: настоящее мыслится как «эхо» событий и деяний прошлого, прежде всего деяний и поступков, описанных в Библии. Убийство Святополком Бориса и Глеба летописец представляет как повторение и обновление первоубийства, совершенного Каином (сказание Повести временных лет под 1015). Владимир Святославич – креститель Руси – сравнивается со святым Константином Великим , сделавшим христианство официальной религией в Римской империи (сказание о крещении Руси под 988).

Повести временных лет чуждо единство стиля, это «открытый» жанр. Самый простой элемент в летописном тексте – краткая погодная запись, лишь сообщающая о событии, но не описывающая ее.

В состав Повести временных лет также включаются предания. Например – рассказ о происхождении названия города Киева от имени князя Кия; сказания о Вещем Олеге, победившем греков и умершем от укуса змеи, спрятавшейся в черепе умершего княжеского коня; о княгине Ольге, хитроумно и жестоко мстящей племени древлян за убийство своего мужа. Летописца неизменно интересуют известия о прошлом Русской земли, об основании городов, холмов, рек и о причинах, по которым они получили эти имена. Об этом также сообщают предания. В Повести временных лет доля преданий очень велика, так как описываемые в ней начальные события древнерусской истории отделены от времени работы первых летописцев многими десятилетиями и даже веками. В позднейших летописных сводах, рассказывающих о современных событиях, число преданий невелико, и они также находятся обыкновенно в части летописи, посвященной далекому прошлому.

В состав Повести временных лет включаются и повествования о святых, написанные особенным житийным стилем. Таков рассказ о братьях-князьях Борисе и Глебе под 1015, которые, подражая смирению и непротивлению Христа , безропотно приняли смерть от руки сводного брата Святополка, и повествование о святых печерских монахах под 1074.

Значительную часть текста в Повести временных лет занимают повествования о сражениях, написанные так называемым воинским стилем, и княжеские некрологи.

Издания: Памятники литературы Древней Руси. XI – первая половина XII века . М., 1978; Повесть временных лет . 2-е изд., доп. и испр. СПб., 1996, серия «Литературные памятники»; Библиотека литературы Древней Руси , т. 1. XI – начало XII в. СПб., 1997.

Андрей Ранчин

Литература:

Сухомлинов М.И. О древней русской летописи как памятнике литературном . СПб, 1856
Истрин В.М. Замечания о начале русского летописания . – Известия Отделения русского языка и словесности Академии наук, т. 26, 1921; т. 27, 1922
Лихачев Д.С. Русские летописи и их культурно-историческое значение . М. – Л., 1947
Рыбаков Б.А. Древняя Русь: сказания, былины, летописи . М. – Л., 1963
Еремин И.П. «Повесть временных лет»: Проблемы ее историко-литературного изучения (1947 ). – В кн.: Еремин И.П. Литература Древней Руси: (Этюды и характеристики). М. – Л., 1966
Насонов А.Н. История русского летописания XI – начала XVIII в . М., 1969
Творогов О.В. Сюжетное повествование в летописях XI–XIIIвв. . – В кн.: Истоки русской беллетристики. Л., 1970
Алешковский М.Х. Повесть временных лет: Судьба литературного произведения в Древней Руси . М., 1971
Кузьмин А.Г. Начальные этапы древнерусского летописания . М., 1977
Лихачев Д.С. Великое наследие. «Повесть временных лет» (1975). – Лихачев Д.С. Избранные работы: В 3 тт., т. 2. Л., 1987
Шайкин А.А. «Се повести временных лет»: От Кия до Мономаха. М., 1989
Данилевский И.Н. Библеизмы «Повести временных лет» . – В кн.: Герменевтика древнерусской литературы . М., 1993. Вып. 3.
Данилевский И.Н. Библия и Повесть временных лет (К проблеме интерпретации летописных текстов ). – Отечественная история, 1993, № 1
Трубецкой Н.С. Лекции по древнерусской литературе (пер. с нем. М.А. Журинской). – В кн.: Трубецкой Н.С. История. Культура. Язык. М., 1995
Приселков М.Д. История русского летописания XI–XV вв . (1940). 2-е изд. М., 1996
Ранчин А. М. Статьи о древнерусской литературе . М., 1999
Гиппиус А.А. «Повесть временных лет»: о возможном происхождении и значении названия . – В кн.: Из истории русской культуры , т. 1 (Древняя Русь). М., 2000
Шахматов А.А. 1) Разыскания о древнейших русских летописных сводах (1908). – В кн.: Шахматов А.А. Разыскания о русских летописях. М. – Жуковский, 2001
Живов В.М. Об этническом и религиозном сознании Нестора Летописца (1998). – В кн.: Живов В.М. Разыскания в области истории и предыстории русской культуры . М., 2002
Шахматов А.А. История русского летописания , т. 1. СПб., 2002
Шахматов А.А. . Кн.1 2) Повесть временных лет (1916). – В кн.: Шахматов А.А. История русского летописания. Т. 1. Повесть временных лет и древнейшие русские летописные своды . Кн. 2. Раннее русское летописание XI–XII вв. СПб., 2003