Г распутин уроки французского читать краткое содержание. Распутин, анализ произведения уроки французского. Переезд в райцентр
Рассказ Распутина «Уроки французского» — это произведение, где автор изобразил небольшой промежуток из жизни деревенского мальчика, который родился в бедной семье, где голод и холод были привычным явлением. Ознакомившись с работой Распутина «Уроки французского» и его , мы видим, что писатель затрагивает проблему сельских жителей, которым приходится адаптироваться к городской жизни, здесь затронута и тяжелая жизнь в послевоенные годы, также автор показал взаимоотношения в коллективе, а еще, и это наверное основная мысль и идея данного произведения, автор показал тонкую грань между такими понятиями, как аморальность и нравственность.
Герои рассказа Распутина «Уроки французского»
Героями рассказа Распутина «Уроки французского» являются учительница французского языка и одиннадцатилетний мальчик. Именно вокруг этих персонажей строится сюжет всего произведения. Автор рассказывает о мальчике, которому пришлось уехать в город, чтобы продолжить свое школьное образование, так как в деревне школа была только до четвертого класса. В связи с этим ребенку пришлось рано покинуть родительское гнездо и самостоятельно выживать.
Конечно, он жил с тетей, но от этого легче не становилось. Тетя со своими детьми объедала парня. Они ели продукты, передаваемые матерью мальчика, которых и так не хватало. Из-за этого ребенок не доедал и чувство голода преследовало его постоянно, поэтому он связывается с компанией мальчиков, которые на деньги играли в игру. Чтобы заработать денег, он решается также с ними играть и начинает выигрывать, становясь лучшим игроком, за что и поплатился в один прекрасный день.
Тут приходит на помощь учительница Лидия Михайловна, которая видела, что ребенок играет из-за своего положения, играет, чтобы выжить. Учительница предлагает школьнику заниматься французским дома. Под видом подтянуть его знания по этому предмету, учительница таким образом решила кормить школьника, но мальчик отказывался от угощений, ведь он был горд. Отказался он и от посылки с макаронами, раскусив замысел учительницы. И тут учительница идет на хитрость. Женщина предлагает ученику играть в игру на деньги. И вот здесь мы видим тонкую грань между нравственным и аморальным. С одной стороны это плохо и ужасно, но с другой стороны мы видим добрый поступок, ведь цель этой игры не обогащение за счет ребенка, а помощь ему, возможность справедливо и честно заработать деньги, на которые бы мальчик купил еду.
Учительница Распутина в произведении «Уроки французского» жертвует своей репутацией и работой, всего лишь решившись на бескорыстную помощь, и в этом кульминация произведения. Потеряла работу, так как за игрой на деньги ее и школьника застал директор. Мог ли он поступит иначе? Нет, ведь он увидел аморальный поступок, не разбираясь в мелочах. Могла ли поступить иначе учительница? Нет, так как ей очень хотелось спасти ребенка от голодной смерти. Причем она не забыла о своем ученике и на своей родине, прислав оттуда ящик с яблоками, которые ребенок видел только на картинках.
Распутин «Уроки французского» краткий анализ
Прочитав работу Распутина «Уроки французского» и делая его анализ, мы понимаем, что здесь ведется речь не столько об школьных уроках по французскому, сколько автор учит нас доброте, чуткости, сопереживанию. Автор показал на примере учительницы из рассказа, каким должен быть на самом деле учитель и это не только человек, который дарит детям знания, но и который воспитывает в нас искренние, благородные чувства и действия.
Название произведения: Уроки французского
Год написания: 1973
Жанр: рассказ
Главные герои: одиннадцатилетний мальчик – будущий автор рассказа, Лидия Михайловна - учитель французского языка.
Прочитав краткое описание рассказа «Уроки французского» для читательского дневника, вы познакомитесь с реальным событием, которое оставило в жизни писателя глубокий след.
Сюжет
В 1948 году мальчик отправился в 5 класс райцентровской школы для продолжения образования. Он был старшим ребенком в большой семье, отец его не вернулся с фронта, а мать много трудилась, стараясь прокормить троих детей. Но все село возлагало на него большие надежды, поскольку он отлично учился, и тогда мать решилась отправить его на учебу в райцентр. Мальчика мучило и одиночество, и страшный голод, который он никогда не мог утолить. Узнав о его бедственном положении, учительница французского языка (по этому предмету - единственному из всех - он отставал) решила помочь талантливому ученику. Но он не принимал помощь ни в каком виде. Тогда учительница решила играть с ним в «пристенок» за деньги, чтобы ребенок мог на выигранные деньги покупать себе молоко. Когда директор школы узнал о таком «педагогическом приеме», он уволил молодую учительницу, но мальчик смог доучиться.
Вывод (мое мнение)
Валентин Распутин в предисловии пишет, что это реальное событие, произошедшее в его жизни, и он впоследствии, уже став писателем, встретился со своей учительницей, которая преподала ему настоящий «урок доброты», оказавший влияние на его мировоззрение и становление как настоящего человека и писателя.
Распутин Валентин
Уроки французского
Валентин Распутин
УРОКИ ФРАНЦУЗСКОГО
{Анастасии Прокопъевне Копыловой}
Странно: почему мы так же, как и перед родителями, всякий раз чувствуем свою вину перед учителями? И не за то вовсе, что было в школе, - нет, а за то, что сталось с нами после.
Я пошел в пятый класс в сорок восьмом году. Правильней сказать, поехал: у нас в деревне была только начальная школа, поэтому, чтобы учиться дальше, мне пришлось снаряжаться из дому за пятьдесят километров в райцентр. За неделю раньше туда съездила мать, уговорилась со своей знакомой, что я буду квартировать у нее, а в последний день августа дядя Ваня, шофер единственной в колхозе полуторки, выгрузил меня на улице Подкаменной, где мне предстояло жить, помог занести в дом узел с постелью, ободряюще похлопал на прощанье по плечу и укатил. Так, в одиннадцать лет, началась моя самостоятельная жизнь.
Голод в тот год еще не отпустил, а нас у матери было трое, я самый старший. Весной, когда пришлось особенно туго, я глотал сам и заставлял глотать сестренку глазки проросшей картошки и зерна овса и ржи, чтобы развести посадки в животе, - тогда не придется все время думать о еде. Все лето мы старательно поливали свои семена чистой ангарской водичкой, но урожая почему-то не дождались или он был настолько мал, что мы его не почувствовали. Впрочем, я думаю, что затея эта не совсем бесполезная и человеку когда-нибудь еще пригодится, а мы по неопытности что-то там делали неверно.
Трудно сказать, как решилась мать отпустить меня в район (райцентр у нас называли районом). Жили мы без отца, жили совсем плохо, и она, видно, рассудила, что хуже уже не будет - некуда. Учился я хорошо, в школу ходил с удовольствием и в деревне признавался за грамотея: писал за старух и читал письма, перебрал все книжки, которые оказались в нашей неказистой библиотеке, и по вечерам рассказывал из них ребятам всякие истории, больше того добавляя от себя. Но особенно в меня верили, когда дело касалось облигаций. Их за войну у людей скопилось много, таблицы выигрышей приходили часто, и тогда облигации несли ко мне. Считалось, что у меня счастливый глаз. Выигрыши и правда случались, чаще всего мелкие, но колхозник в те годы рад был любой копейке, а тут из моих рук сваливалась и совсем нечаянная удача. Радость от нее невольно перепадала и мне. Меня выделяли из деревенской ребятни, даже подкармливали; однажды дядя Илья, в общем-то скупой, прижимистый старик, выиграв четыреста рублей, сгоряча нагреб мне ведро картошки - под весну это было немалое богатство.
И все потому же, что я разбирался в номерах облигаций, матери говорили:
Башковитый у тебя парень растет. Ты это... давай учи его. Грамота зря не пропадет.
И мать, наперекор всем несчастьям, собрала меня, хотя до того никто из нашей деревни в районе не учился. Я был первый. Да я и не понимал, как следует, что мне предстоит, какие испытания ждут меня, голубчика, на новом месте.
Учился я и тут хорошо. Что мне оставалось? - затем я сюда и приехал, другого дела у меня здесь не было, а относиться спустя рукава к тому, что на меня возлагалось, я тогда еще не умел. Едва ли осмелился бы я пойти в школу, останься у меня невыученным хоть один урок, поэтому по всем предметам, кроме французского, у меня держались пятерки.
С французским у меня не ладилось из-за произношения. Я легко запоминал слова и обороты, быстро переводил, прекрасно справлялся с трудностями правописания, но произношение с головой выдавало все мое ангарское происхождение вплоть до последнего колена, где никто сроду не выговаривал иностранных слов, если вообще подозревал об их существовании. Я шпарил по-французски на манер наших деревенских скороговорок, половину звуков за ненадобностью проглатывая, а вторую половину выпаливая короткими лающими очередями. Лидия Михайловна, учительница французского, слушая меня, бессильно морщилась и закрывала глаза. Ничего подобного опа, конечно, не слыхивала. Снова и снова она показывала, как произносятся носовые, сочетания гласных, просила повторить - я терялся, язык у меня во рту деревенел и не двигался. Все было впустую. Но самое страшное начиналось, когда я приходил из школы. Там я невольно отвлекался, все время вынужден был что-то делать, там меня тормошили ребята, вместе с ними - хочешь не хочешь приходилось двигаться, играть, а на уроках - paботать. Но едва я оставался один, сразу наваливалась тоска - тоска по дому, по деревне. Никогда раньше даже на день я не отлучался из семьи и, конечно, не был готов к тому, чтобы жить среди чужих людей. Так мне было плохо, так горько и постыло! - хуже всякой болезни. Хотелось только одного, мечталось об одном - домой и домой. Я сильно похудел; мать, приехавшая в конце сентября, испугалась за меня. При ней я крепился, не жаловался и не плакал, но, когда она стала уезжать, не выдержал и с ревом погнался за машиной. Мать махала мне рукой из кузова, чтобы я отстал, не позорил себя и ее, я ничего не понимал. Тогда она решилась и остановила машину.
Собирайся, - потребовала она, когда я подошел. Хватит, отучился, поедем домой.
Я опомнился и убежал.
Но похудел я не только из-за тоски по дому. К тому же еще я постоянно недоедал. Осенью, пока дядя Ваня возил на своей полуторке хлеб в Заготзерно, стоявшее неподалеку от райцентра, еду мне присылали довольно часто, примерно раз в неделю. Но вся беда в том, что мне ее не хватало. Ничего там не было, кроме хлеба и картошки, изредка мать набивала в баночку творогу, который у кого-то под что-то брала: корову она не держала. Привезут кажется много, хватишься через два дня - пусто. Я очень скоро стал замечать, что добрая половина моего хлеба куда-то самым таинственным образом исчезает. Проверил - так и есть: был нету. То же самое творилось с картошкой. Кто потаскивал - тетя Надя ли, крикливая, замотанная женщина, которая одна мыкалась с тремя ребятишками, кто-то из ее старших девчонок или младший, Федька, - я не знал, я боялся даже думать об этом, не то что следить. Обидно было только, что мать ради меня отрывает последнее от своих, от сестренки с братишкой, а оно все равно идет мимо. Но я заставил себя смириться и с этим. Легче матери не станет, если она услышит правду.
Голод здесь совсем не походил на голод в деревне. Там всегда, и особенно осенью, можно было что-то перехватить, сорвать, выкопать, поднять, в Ангаре ходила рыба, в лесу летала птица. Тут для меня все вокруг было пусто: чужие люди, чужие огороды, чужая земля. Небольшую речушку на десять рядов процеживали бреднями. Я как-то в воскресенье просидел с удочкой весь деы и поймал трех маленьких, с чайную ложку, пескариков - от такой рыбалки тоже не раздобреешь. Больше не ходил - что зря время переводить! По вечерам околачивался у чайной, на базаре, запоминая, что почем продают, давился слюной и шел ни с чем обратно. На плите у тети Нади стоял горячий чайник; пошвыркав гольного кипяточку и согрев желудок, ложился спать. Утром опять в школу. Так и дотягивал до того счастливого часа, когда к воротам подъезжала полуторка и в дверъ стучал дядя Ваня. Наголодавшись и зная, что харч мой все равно долго не продержится, как бы я его ни экономил, я наедался до отвала, до рези и животе, а затем, через день или два, снова подсаживал зубы на полку.
От производителя
"Уроки французского" - одно из лучших произведений Валентина Распутина. Казалось бы, как далеки от нас трудные, голодные послевоенные годы и события, описываемые в рассказе. Но почему же и сегодня мы примериваем на себя поступки его героев? Каждый день мы встречаем людей, нуждающихся в нашей помощи, но часто оказываемся не готовыми делать добро. Может быть, не хватает сил переступить общественные каноны, может, оттого, что живем по инерции, не желая взглянуть на жизнь другими глазами…
Героиня рассказа "Уроки французского" - молоденькая учительница французского языка - Лидия Михайловна одна лишь увидит, как нелегко живется вдали от дома и семьи ее талантливому, но полуголодному ученику. Испробовав все открытые способы помочь ему, она решится, по словам директора школы, на "преступление" - отважится играть с мальчишкой в "пристенок" на деньги. Иначе принимать помощь ребенку кажется унизительным. Что означал этот ее поступок в те времена? Чем это обернулось для самой учительницы? Как оценивал мотивы ее действий тот мальчишка? Об этом вспоминает через много лет герой, немало переживший и постепенно для себя самого осознавший смысл этих "уроков" - уроков человечности, доброты и сострадания.
Мало кто знает, что, несмотря на вымышленность событий, прототип образа главной героини существовал. Лидия Михайловна Молокова в те послевоенные времена вела уроки французского в школе, где учился будущий писатель Валентин Распутин.
На нашем сайте вы можете скачать книгу "Уроки французского" Распутин Валентин Григорьевич бесплатно и без регистрации в формате epub, fb2, pdf, txt, читать книгу онлайн или купить книгу в интернет-магазине.
Распутин Валентин
Уроки французского
Валентин Распутин
УРОКИ ФРАНЦУЗСКОГО
{Анастасии Прокопъевне Копыловой}
Странно: почему мы так же, как и перед родителями, всякий раз чувствуем свою вину перед учителями? И не за то вовсе, что было в школе, - нет, а за то, что сталось с нами после.
Я пошел в пятый класс в сорок восьмом году. Правильней сказать, поехал: у нас в деревне была только начальная школа, поэтому, чтобы учиться дальше, мне пришлось снаряжаться из дому за пятьдесят километров в райцентр. За неделю раньше туда съездила мать, уговорилась со своей знакомой, что я буду квартировать у нее, а в последний день августа дядя Ваня, шофер единственной в колхозе полуторки, выгрузил меня на улице Подкаменной, где мне предстояло жить, помог занести в дом узел с постелью, ободряюще похлопал на прощанье по плечу и укатил. Так, в одиннадцать лет, началась моя самостоятельная жизнь.
Голод в тот год еще не отпустил, а нас у матери было трое, я самый старший. Весной, когда пришлось особенно туго, я глотал сам и заставлял глотать сестренку глазки проросшей картошки и зерна овса и ржи, чтобы развести посадки в животе, - тогда не придется все время думать о еде. Все лето мы старательно поливали свои семена чистой ангарской водичкой, но урожая почему-то не дождались или он был настолько мал, что мы его не почувствовали. Впрочем, я думаю, что затея эта не совсем бесполезная и человеку когда-нибудь еще пригодится, а мы по неопытности что-то там делали неверно.
Трудно сказать, как решилась мать отпустить меня в район (райцентр у нас называли районом). Жили мы без отца, жили совсем плохо, и она, видно, рассудила, что хуже уже не будет - некуда. Учился я хорошо, в школу ходил с удовольствием и в деревне признавался за грамотея: писал за старух и читал письма, перебрал все книжки, которые оказались в нашей неказистой библиотеке, и по вечерам рассказывал из них ребятам всякие истории, больше того добавляя от себя. Но особенно в меня верили, когда дело касалось облигаций. Их за войну у людей скопилось много, таблицы выигрышей приходили часто, и тогда облигации несли ко мне. Считалось, что у меня счастливый глаз. Выигрыши и правда случались, чаще всего мелкие, но колхозник в те годы рад был любой копейке, а тут из моих рук сваливалась и совсем нечаянная удача. Радость от нее невольно перепадала и мне. Меня выделяли из деревенской ребятни, даже подкармливали; однажды дядя Илья, в общем-то скупой, прижимистый старик, выиграв четыреста рублей, сгоряча нагреб мне ведро картошки - под весну это было немалое богатство.
И все потому же, что я разбирался в номерах облигаций, матери говорили:
Башковитый у тебя парень растет. Ты это... давай учи его. Грамота зря не пропадет.
И мать, наперекор всем несчастьям, собрала меня, хотя до того никто из нашей деревни в районе не учился. Я был первый. Да я и не понимал, как следует, что мне предстоит, какие испытания ждут меня, голубчика, на новом месте.
Учился я и тут хорошо. Что мне оставалось? - затем я сюда и приехал, другого дела у меня здесь не было, а относиться спустя рукава к тому, что на меня возлагалось, я тогда еще не умел. Едва ли осмелился бы я пойти в школу, останься у меня невыученным хоть один урок, поэтому по всем предметам, кроме французского, у меня держались пятерки.
С французским у меня не ладилось из-за произношения. Я легко запоминал слова и обороты, быстро переводил, прекрасно справлялся с трудностями правописания, но произношение с головой выдавало все мое ангарское происхождение вплоть до последнего колена, где никто сроду не выговаривал иностранных слов, если вообще подозревал об их существовании. Я шпарил по-французски на манер наших деревенских скороговорок, половину звуков за ненадобностью проглатывая, а вторую половину выпаливая короткими лающими очередями. Лидия Михайловна, учительница французского, слушая меня, бессильно морщилась и закрывала глаза. Ничего подобного опа, конечно, не слыхивала. Снова и снова она показывала, как произносятся носовые, сочетания гласных, просила повторить - я терялся, язык у меня во рту деревенел и не двигался. Все было впустую. Но самое страшное начиналось, когда я приходил из школы. Там я невольно отвлекался, все время вынужден был что-то делать, там меня тормошили ребята, вместе с ними - хочешь не хочешь приходилось двигаться, играть, а на уроках - paботать. Но едва я оставался один, сразу наваливалась тоска - тоска по дому, по деревне. Никогда раньше даже на день я не отлучался из семьи и, конечно, не был готов к тому, чтобы жить среди чужих людей. Так мне было плохо, так горько и постыло! - хуже всякой болезни. Хотелось только одного, мечталось об одном - домой и домой. Я сильно похудел; мать, приехавшая в конце сентября, испугалась за меня. При ней я крепился, не жаловался и не плакал, но, когда она стала уезжать, не выдержал и с ревом погнался за машиной. Мать махала мне рукой из кузова, чтобы я отстал, не позорил себя и ее, я ничего не понимал. Тогда она решилась и остановила машину.
Собирайся, - потребовала она, когда я подошел. Хватит, отучился, поедем домой.
Я опомнился и убежал.
Но похудел я не только из-за тоски по дому. К тому же еще я постоянно недоедал. Осенью, пока дядя Ваня возил на своей полуторке хлеб в Заготзерно, стоявшее неподалеку от райцентра, еду мне присылали довольно часто, примерно раз в неделю. Но вся беда в том, что мне ее не хватало. Ничего там не было, кроме хлеба и картошки, изредка мать набивала в баночку творогу, который у кого-то под что-то брала: корову она не держала. Привезут кажется много, хватишься через два дня - пусто. Я очень скоро стал замечать, что добрая половина моего хлеба куда-то самым таинственным образом исчезает. Проверил - так и есть: был нету. То же самое творилось с картошкой. Кто потаскивал - тетя Надя ли, крикливая, замотанная женщина, которая одна мыкалась с тремя ребятишками, кто-то из ее старших девчонок или младший, Федька, - я не знал, я боялся даже думать об этом, не то что следить. Обидно было только, что мать ради меня отрывает последнее от своих, от сестренки с братишкой, а оно все равно идет мимо. Но я заставил себя смириться и с этим. Легче матери не станет, если она услышит правду.
Голод здесь совсем не походил на голод в деревне. Там всегда, и особенно осенью, можно было что-то перехватить, сорвать, выкопать, поднять, в Ангаре ходила рыба, в лесу летала птица. Тут для меня все вокруг было пусто: чужие люди, чужие огороды, чужая земля. Небольшую речушку на десять рядов процеживали бреднями. Я как-то в воскресенье просидел с удочкой весь деы и поймал трех маленьких, с чайную ложку, пескариков - от такой рыбалки тоже не раздобреешь. Больше не ходил - что зря время переводить! По вечерам околачивался у чайной, на базаре, запоминая, что почем продают, давился слюной и шел ни с чем обратно. На плите у тети Нади стоял горячий чайник; пошвыркав гольного кипяточку и согрев желудок, ложился спать. Утром опять в школу. Так и дотягивал до того счастливого часа, когда к воротам подъезжала полуторка и в дверъ стучал дядя Ваня. Наголодавшись и зная, что харч мой все равно долго не продержится, как бы я его ни экономил, я наедался до отвала, до рези и животе, а затем, через день или два, снова подсаживал зубы на полку.
Однажды, еще в сентябре, Федька спросил у меня:
Ты в "чику" играть не боишься?
В какую "чику"? - не понял я.
Игра такая. На деньги. Если деньги есть, пойдем сыграем.
И у меня нету. Пойдем так, хоть посмотрим. Увидишъ, как здорово.
Федька повел меня за огороды. Мы прошли по краю продолговатого, грядой, холма, сплошь заросшего крапивой, уже черной, спутанной, с отвисшими ядовитыми гроздьями семян, перебрались, прыгая по кучам, через старую свалку и в низинке, на чистой и ровной небольшой поляне, увидели ребят. Мы подошли. Ребята насторожились. Все они были примерно тех же лет, что и я, кроме одного - рослого и крепкого, заметного своей силой и властью, пария с длинной рыжей челкой. Я вспомнил: он ходил в седьмой класс.
Этого еще зачем привел? - недовольно сказал oн Федьке.
Он свой, Вадик, свой, - стал оправдываться Федька. - Он у нас живет.
Играть будешь? - спросил меня Вадик.
Денег нету.
Гляди не вякни кому, что мы здесь.
Вот еще! - обиделся я.
Больше на меня не обращали внимания, я отошел в сторонку и стал наблюдать. Играли не все - то шестеро, то семеро, остальные только глазели, болея в основном за Вадика. Хозяйничал здесь он, это я понял сразу.
Разобраться в игре ничего не стоило. Каждый выкладывал на кон по десять копеек, стопку монет решками вверх опускали на площадку, ограниченную жирной чертой метрах в двух от кассы, а с другой стороны, от валуна, вросшего в землю и служившего упором для передней ноги, бросали круглую каменную шайбу. Бросать ее надо было с тем расчетом, чтобы она как можно ближе подкатилась к черте, но не вышла за нее, - тогда ты получал право первым разбивать кассу. Били всё той же шайбой, стараясь перевернуть. монеты на орла. Перевернул - твоя, бей дальше, нет - отдай это право следующему. Но важней всего считалось еще при броске накрыть шайбой монеты, и если хоть одна из них оказывалась на орле, вся касса без разговоров переходила в твой карман, и игра начиналась снова.
