Эссе от руки о фильме педагогическая поэма. Макаренко "Педагогическая поэма" - сочинение "Вечная молодость "Педагогической поэмы" А.С.Макаренко". Правила в колонии

... Я неопытный и даже заблуждающийся создавал коллектив из людей заблудших и отсталых.
А. Макаренко

Теоретическое наследие А. С. Макаренко, его убеждения и сверкающий талант, получившие полное развитие в 20-е и 30-е годы, до сих пор верно служат школе, обогащают нашу идейную и творческую жизнь. Время не гасит, а открывает все новые и новые грани его подвижнической и разносторонней педагогической работы, пережитых им 200 тысяч часов рабочего напряжения - тех драгоценных часов, в течение которых через его руки прошло более 3000 детей и подростков.
"Педагогической поэме" А. С. Макаренко отдал 10 лет напряженного труда. Одним из самых важных событий в истории создания этой замечательной книги является посещение A.M. Горьким колонии, которой руководил Макаренко. Большой интерес великого писателя к намерению создать книгу о педагогическом эксперименте объяснялся, по словам Макаренко, тем, что Горького живо "интересовали новые позиции человека на земле, новые пути доверия к человеку и новые принципы общественной творческой дисциплины".
"Поэма" рассказывает, как в детской колонии, созданной в первые годы после гражданской войны, шло формирование "настоящего человека" из числа беспризорных, мелких воров, людей, искалеченных трудными и жестокими условиями гражданской войны. Создание великолепного по своим идейно-нравственным качествам коллектива показано в поэме широко и многопланово.
В работе над книгой были и взлеты и периоды неверия в успех. Бывало так, что законченные главы казались не художественным произведением, а "книгой по педагогике", написанной в форме воспоминаний. Уверенность в писателя вселил А. М. Горький - первый читатель и редактор "Педагогической поэмы". Он писал: "На мой взгляд, "Поэма" очень удалась Вам. Не говоря о значении ее сюжета, об интереснейшем материале, Вы сумели весьма удачно разработать этот материал и нашли верный, живой и искренний тон рассказа, в котором юмор Ваш уместен, как нельзя более".
"Поэма" состоит из трех частей. В ее основе - хронологическое описание становления и развития очень сложного воспитательного учреждения, прошедшего путь от анархизма беспризорщины и мещанского индивидуализма до боевой, кипучей советской действительности, освещенной нормами социалистического общежития.
Отличительной особенностью "Поэмы" является мастерское сочетание художественного повествования, теоретической борьбы в педагогике 20-х годов и публицистики. Тонкий художественный вкус А. С. Макаренко не допустил перегруженности книги деталями быта и подробностями педагогических исканий. Он заостряет внимание читателя на фактах и событиях, которые в конечном результате и определили систему воспитания коллектива колонистов и очень выпукло раскрыли суть гуманистической со кой педагогики, а самого автора выдвинули в число лучших выразителей ее боевого духа. Нравственно-эстетический идеал автора поэмы аходит наиболее полное выражение в уважении к человеку и в высокой требовательности к нему, в поэтизации творческого труда.А С. Макаренко был очень одаренным человеком. Свою педагогическую деятельность он начинал в то время, когда наряду с талантливостью особое значение имели жизненный пример, гражданский пафос, нравственно-идейная целеустремленность и высочайшее бескорыстие. Эти качества позволили ему добиться блестящих успехов в борьбе за воспитание нового человека. Поэзию педагога Макаренко питало его стремление передать воспитанникам все богатство нового мироощущения, обрадовать их новыми перспективами, мыслями и чувствами, сделать их лучше и окрыленнее. Главное в его труде - не "укрощение" дикой ватаги беспризорников, а становление детского коллектива, формирование личности нового человека. Поэзия его человеческого и учительского подвига, поэзия постижения и преобразования жизни его воспитанников логически вылилась в "Педагогическую поэму" - одну из самых удивительных и читаемых книг мировой литературы.
Секрет вечной молодости "Поэмы" заключается в глубоком проникновенна автора в социальные проблемы своего времени, в деятельной любви к детям, в смелой постановке вопроса о стиле, тоне, организационных формах и средствах советского воспитания, в том, что автору удалось сказать свою пусть не очень большую, но необходимую правду. Как художник слова, он глубоко чувствовал социально-экономические сдвиги в нашем обществе. Как педагог, он перспективно и смело прокладывал пути новой советской системы воспитания. Сейчас хорошо видно все величие подвига педагога-новатора. Такой опыт требовал апробации временем. Время показало, что педагог и художник до сих пор учит нас масштабно мыслить, ответственно и конкретно подходить к каждому педагогическому явлению.
Само педагогическое мастерство было для Макаренко нравственной необходимостью. Ведь в основе всего, что он совершил, лежала неустанная, бескомпромиссная, ликующая и воинствующая борьба за человека, за его завтрашнюю радость. Непреходящая ценность "Педагогической поэмы" заключается в том, что она озарена романтикой этой борьбы, наполнена светом мудрости и неувядаемой прелестью педагогического труда.

Теоретическое наследие А. С. Макаренко, его убеждения и сверкающий талант, получившие полное развитие в 20-е и 30-е годы, до сих пор верно служат школе, обогащают нашу идейную и творческую жизнь. Время не гасит, а открывает все новые и новые грани его подвижнической и разносторонней

Педагогической работы, пережитых им 200 тысяч часов рабочего напряжения – тех драгоценных часов, в течение которых через его руки прошло более 3000 детей и подростков.
“Педагогической поэме” А. С. Макаренко отдал 10 лет напряженного труда. Одним из самых важных событий в истории создания этой замечательной книги является посещение A. M. Горьким колонии, которой руководил Макаренко. Большой интерес великого писателя к намерению создать книгу о педагогическом эксперименте объяснялся, по словам Макаренко, тем, что Горького живо “интересовали новые позиции человека на земле, новые пути доверия к человеку и новые принципы общественной творческой дисциплины”.
“Поэма” рассказывает, как в детской колонии, созданной в первые годы после гражданской войны, шло формирование “настоящего человека” из числа беспризорных, мелких воров, людей, искалеченных трудными и жестокими условиями гражданской войны. Создание великолепного по своим идейно-нравственным качествам коллектива показано в поэме широко и многопланово.
В работе над книгой были и взлеты и периоды неверия в успех. Бывало так, что законченные главы казались не художественным произведением, а “книгой по педагогике”, написанной в форме воспоминаний. Уверенность в писателя вселил А. М. Горький – первый читатель и редактор “Педагогической поэмы”. Он писал: “На мой взгляд, “Поэма” очень удалась Вам. Не говоря о значении ее сюжета, об интереснейшем материале, Вы сумели весьма удачно разработать этот материал и нашли верный, живой и искренний тон рассказа, в котором юмор Ваш уместен, как нельзя более”.
“Поэма” состоит из трех частей. В ее основе – хронологическое описание становления и развития очень сложного воспитательного учреждения, прошедшего путь от анархизма беспризорщины и мещанского индивидуализма до боевой, кипучей советской действительности, освещенной нормами социалистического общежития.
Отличительной особенностью “Поэмы” является мастерское сочетание художественного повествования, теоретической борьбы в педагогике 20-х годов и публицистики. Тонкий художественный вкус А. С. Макаренко не допустил перегруженности книги деталями быта и подробностями педагогических исканий. Он заостряет внимание читателя на фактах и событиях, которые в конечном результате и определили систему воспитания коллектива колонистов и очень выпукло раскрыли суть гуманистической со кой педагогики, а самого автора выдвинули в число лучших выразителей ее боевого духа. Нравственно-эстетический идеал автора поэмы аходит наиболее полное выражение в уважении к человеку и в высокой требовательности к нему, в поэтизации творческого труда.
А С. Макаренко был очень одаренным человеком. Свою педагогическую деятельность он начинал в то время, когда наряду с талантливостью особое значение имели жизненный пример, гражданский пафос, нравственно-идейная целеустремленность и высочайшее бескорыстие. Эти качества позволили ему добиться блестящих успехов в борьбе за воспитание нового человека. Поэзию педагога Макаренко питало его стремление передать воспитанникам все богатство нового мироощущения, обрадовать их новыми перспективами, мыслями и чувствами, сделать их лучше и окрыленнее. Главное в его труде – не “укрощение” дикой ватаги беспризорников, а становление детского коллектива, формирование личности нового человека.

Сочинения по темам:

1. Теоретическое наследие А. С. Макаренко, его убеждения и сверкающий талант, получившие полное развитие в 20-е и 30-е годы, до сих...
2. “Василий Теркин” (другое название – “Книга про бойца “) – поэма Александра Твардовского, одно из главных произведений в творчестве поэта,...
3. Автор наиболее яркой и значительной книги во всей древнеримской литературе жил, по всей видимости, в первой половине I века до...
4. Душевная жизнь Лермонтова была необычайно сложна и тревожна, и каждое произведение его, на котором лежит отблеск его могучей, феноменальной личности,...

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Размещено на http://www.allbest.ru/

Разговор с завгубнаробразом

педагогический поэма макаренко

В сентябре 1920 года заведующий губнаробразом вызвал Макаренко Антона Семеновича к себе с целью сообщить ему о том, что ему поручено создать школу, в которой будут обучаться несовершеннолетние преступники. И его задача произвести социальное воспитание. Школу он должен был открыть в старой колонии малолетних преступников, которая находилась в шести верстах от Полтавы, среди лесов и полей.

Бесславное начало колонии имени Горького

В лесу на поляне, гектаров в сорок. В одном из углов поставлено пять геометрически правильных кирпичных коробок, составляющих все вместе правильный четырехугольник. Это и есть новая колония для правонарушителей. До революции здесь была колония малолетних преступников. В 1917 году она разбежалась, оставив после себя очень мало педагогических следов. Материальные следы старой колонии были еще незначительнее. Ближайшие соседи колонии перевезли и перенесли в собственные хранилища, все то, что могло быть выражено в материальных единицах: мастерские, кладовые, мебель.

В колонии Антон Семенович познакомился с завхозом Калиной Ивановичем. Сам Калина Иванович назначил себя -заведующим хозяйственной частью.

В течение двух месяцев им удалось при помощи деревенских специалистов кое-как привести в порядок одну из казарм бывшей колонии. В области внешней политики у них было единственное достижение: им удалось выпросить сто пятьдесят пудов ржаной муки.

Педагогический состав был очень мал, в колонию прибыло две воспитательницы: Екатерина Григорьевна и Лидия Петровна

Лидия Петровна была очень молода -- девочка. Она недавно окончила гимназию. - «Да именно такую и искал. Видите ли, мне иногда приходит в голову, что знания сейчас не так важны. Эта самая Лидочка -- чистейшее существо, я рассчитываю на нее, вроде как на прививку» - утверждал сам Макаренко. Зато Екатерина Григорьевна была матерый педагогический волк.

Четвертого декабря в колонию прибыли первые шесть воспитанников. Четверо имели по восемнадцати лет, были присланы за вооруженный квартирный грабеж, а двое были помоложе и обвинялись в кражах. Воспитанники наши были прекрасно одеты. Это вовсе не были беспризорные дети. Фамилии этих первых: Задоров, Бурун, Волохов, Бендюк, Гуд и Таранец.

Первые месяцы нашей колонии для меня и моих товарищей были не только месяцами отчаяния и бессильного напряжения, -- они были еще и месяцами поисков истины. Я во всю жизнь не прочитал столько педагогической литературы, сколько зимою 1920 года.

Операции внутреннего характера

В феврале началось сильное воровство, сначала из кабинета Макаренко пропала большая сумма денег, потом был украден замок с погреба и похищена еда. Кражи происходили уже ежедневно, Макаренко считал, что скоро воспитанники признаются, кто ворует их имущество, но они молчали. Он пробовал ночью сторожить, но это ни к чему не приводило.

Но все же преступник был найден, им оказался Бурун. Его Макаренко привел на суд народный, первый суд в истории колонии. Антон Семенович, хотел выгнать Бурона, но он просил его о прощение, и его наказание было - три дням под замком, на хлебе и воде.

Дела государственного значения

В то время когда колонисты почти безразлично относились к имуществу колонии, нашлись посторонние силы, которые к нему относились сугубо внимательно.

Главные из этих сил располагались на большой дороге на Харьков. Почти не было ночи, когда на этой дороге кто-нибудь не был ограблен. К этой проблеме подключился Антон Семеновичем со своими ребятами, сразу они обнаружили преступников, и банда была арестована. От имени губисполкома колонии имени Горького была выражена благодарность.

Этой же зимою колония приступила и к другим операциям, уже не колонистского, а общегосударственного значения. В колонию приехал лесничий и просил наблюдать за лесом. Охрана государственного леса очень подняла колонию в собственных глазах, доставила воспитанникам чрезвычайно занятную работу и, наконец, приносила значительные выгоды.

« Ни одна блоха не плоха »

Антон Сергеевич все-таки смог выбить наследство Трепке(деревушку, которая была найдена колонией во время перевоза дров), но торжество победы огорчали обстоятельства. Главной проблемой восстановления владения была река Коломак, которая весной разливалась, а так же воспитанники нехотя ходили на работу, а порой даже в рабочее время грелись на солнце.

В колонии появлялись новые люди: кузницы, столяры, колесники. Благодаря им работа по восстановлению имения ускорялась.

Характер и культура

Приход новых колонистов сильно расшатал некрепкий коллектив, и колония снова приблизились к «малине».

Хлопцы представляли в среднем комбинирование очень ярких черт характера с очень узким культурным состоянием. Как раз таких и старались присылать в эту колонию, специально предназначенную для трудновоспитуемых. Подавляющее большинство их было малограмотно или вовсе неграмотно, почти все привыкли к грязи и вшам, по отношению к другим людям у них выработалась постоянная защитно-угрожающая поза примитивного героизма.

Картина в общем была тягостная, но все же зачатки коллектива, зародившиеся в течение первой зимы, потихоньку зеленели в нашем обществе, и эти зачатки во что бы то ни стало нужно было спасти.

« Есть еще лыцари на Украине »

После драк в колонии появилась новая беда, беда пьянства, а затем и игра в карты. Карточный долг в кругу воспитанников считался долгом чести. Отказ от выплаты этого долго мог привести не только к избиению и другим способам насилия, но и к общему презрению.

Девушек в колонии было три. Все они были присланы комиссией за воровство в квартирах. Одна из них, Оля Воронова, вероятно, попалась случайно в неприятную историю -- такие случайности часто бывают у малолетних прислуг. Маруся Левченко и Раиса Соколова были очень развязны и распущенны, ругались и участвовали в пьянстве ребят и в картежной игре. Маруся отличалась невыносимо истеричным характером, часто оскорбляла и даже била своих подруг по колонии.

Раиса была очень толста, неряшлива и смешлива, но далеко не глупа и сравнительно образованна. Она когда-то была в гимназии, и наши воспитательницы уговаривали ее готовиться на рабфак. Отец ее был сапожником в этом городе, года два назад его зарезали в пьяной компании, мать пила и нищенствовала.

Играть в карты Антон Семенович запретил всем.

« Подвижники соцвоса »

Восстановление колонии продолжалось. Рабочий день полон был ошибок, неуверенных движений, путанной мысли. А впереди стоял бесконечный туман, в котором с большим трудом колония различали обрывки контуров будущей педагогической жизни.

О каждом шаге можно было сказать что угодно, настолько шаги колонии были случайны. Ничего не было бесспорного в этой работе. А когда воспитатели начинали спорить, получалось еще хуже: в их спорах почему-то не рождалась истина. Когда в колонию приехали Осиповы, они очень брезгливо отнеслись к колонистам. По нашим правилам, воспитатель обязан был обедать вместе с колонистами. И Иван Иванович и его жена решительно мне заявили Антону Семеновичу, что они обедать с колонистами за одним столом не будут, потому что не могут пересилить своей брезгливости.

Через три месяца Иван Иванович не только уплетал за одним столом с колонистами, а вечером в спальне в задорном кружке хлопцев. Иван Иванович сидел на кровати и играл в «вора и доносчика».Екатерина Григорьевна и Лидия Петровна тоже играли в эту игру с хлопцами, но хлопцы относились к ним по-рыцарски.

Малышей, в возрасте от десяти лет, у Антона Семеновича было человек двенадцать. Все это был народ живой, пронырливый, вороватый на мелочи и вечно донельзя измазанный. Приходили в колонию они всегда в очень печальном состоянии: худосочные, золотушные, чесоточные. С ними без конца возилась Екатерина Григорьевна, добровольная фельдшерица и сестра милосердия.

Она замечательно умела самыми простыми словами, с самым человеческим чувством поговорить с пацаном о жизни, о его матери, о том, что из него выйдет -- моряк, красный командир, или инженер; умела понимать всю глубину той страшной обиды, какую проклятая, глупая жизнь нанесла пацанам. Кроме того, она умела их и подкармливать. Старшие колонисты видели эту связь между Екатериной Григорьевной и пацанами, не мешали ей и благодушно, покровительственно всегда соглашались исполнить небольшую просьбу Екатерины Григорьевны.

Осадчий

Зима и весна 1922 года были наполнены страшными взрывами в колонии имени Горького. Они следовали один за другим почти без передышки.

Осенью в колонию были присланы евреи, и теперь главной своим развлечением воспитанники видели в пуганье и издевательстве над ними. Главным забиякой был Осадчий, который сильно гордился своим прошлым. Он имел вкус к жизни всегда внимательно следил за тем, чтобы его день не проходил без радости. К радостям он был очень неразборчив и большей частью удовлетворялся прогулками на село Пироговку, которая блистала обилие девчат и самогона.

Положение с евреями становилось тем временем все тяжелее. Их уже можно было ежедневно видеть в синяках, но при опросе они отказывались назвать тех, кто избивает.

Все это закончилось после инцидента в столовой, когда опять Осадчий избил еврея, Антон Семенович вызвал его к себе в кабинет, он был на столько зол, что кинулся на него со стулом. Его остановить смог только Задоров: «Не стоит того эта гадина»

« Наш --найкращий »

«К зиме 1922 в колонии было шесть девочек. К тому времени похорошела Оля Воронова. Хлопцы заглядывались на нее не шутя, но Оля была со всеми одинаково ласкова, недоступна, и только Бурун был ее другом.

Настя подружилась с воспитательницами, упорно и много читала и без всяких сомнений шла к намеченной цели -- к рабфаку. Но рабфак был еще за далеким горизонтом для Насти, так как и для других людей, стремившихся к нему: Карабанова, Вершнева, Задорова, Ветковского. Слишком уж были малограмотны наши первенцы и с трудом осиливали премудрости арифметики и политграмоты. Образованнее всех была Раиса Соколова, и ее мы отправили в киевский рабфак осенью 1921 года.»

Но через некоторое время Раиса вернулась в колонию беременная, она не признавалась в этом, через некоторое время в ее корзинке нашли труп ребенка. Ее судили, и приговор был объявлен- Раиса была приговорена условно на восемь лет и немедленно отдана под ответственный надзор в колонию.

Макаренко поспешил устроить ее на работу на трикотажной фабрике.

Антон Семенович несколько раз встречал ее в городе. В 1928 году я приехал в этот город по делам и неожиданно за буфетной стойкой одной из столовых увидел Раису и сразу ее узнал: она раздобрела и в то же время стала мускулистее и стройнее. Она вышла замуж и родила двоих детей.

Габерсуп

Весною нагрянула на колонию новая беда -- сыпной тиф. Первым заболел Костя Ветковский. (Далее в «Педагогической поэме» 1935 г., с.143, следует: «Его влияние в колонии было огромно: он был самый культурный колонист, умен, приветлив, очень вежлив. Но в то же время он умел, не теряя достоинства, быть хорошим товарищем и очень много помогал ребятам в их школьных делах. Его все любили»).

Врача в колонии не было. Екатерина Григорьевна, побывавшая когда-то в медицинском институте, врачевала в тех необходимых случаях, когда и без врача обойтись невозможно и врача приглашать неловко. Ее специальностью уже в колонии сделались чесотка и скорая помощь при порезах, ожогах, ушибах, а зимой, благодаря несовершенству нашей обуви, у нас много отмороженными ногами. Вот, кажется, и все болезни, которыми было ребят с снисходительно болели колонисты, -- они не отличались склонностью возиться с врачами и лекарствами.

« Смычка » с селянством

Ремонт имения Трепке оказался для колонии невероятно громоздкой и тяжелой штукой. Домов было много, все они требовали не ремонта, а почти полной перестройки. С деньгами было всегда напряженно.

Но скоро колония нашла источник денежной энергии. Это были старые, разрушенные сараи и конюшни, которых во второй колонии было видимо-невидимо. Трепке имели конный завод; в планы колонии производство племенных лошадей пока что не входило, да и восстановление этих конюшен для колонии оказалось бы не по силам. И поэтому воспитанники начали разбирать эти постройки и кирпич продавать селянам.

О живом и мертвом

Весною колонию к стенке прижали вопросы инвентаря. Малыш и Бандитка просто никуда не годились, на них нельзя было работать. И к концу месяца колония приобрела новых лошадей. Звали их: Зверь, Коршун и Мэри.

Готовились косить жито косами. Жатву решили открыть торжественно, праздником первого снопа. Было приглашено много гостей, варили хороший обед, выработали красивый и значительный ритуал торжественного начала жатвы. Уже украсили арками и флагами поле

Сортовые семена

Изгнание Карабанова и Митягина оказалось очень болезненной операцией. То обстоятельство, что были изгнаны «самые грубые хлопцы», пользовавшиеся до того времени наибольшим влиянием в колонии, лишило колонистов правильной ориентировки.

С их уходом вдруг стало скучно и серо в колонии. Вершнев еще больше закопался в книги, Белухин шутил как-то чересчур серьезно и саркастически, такие, как Волохов, Приходько, Осадчий, сделались чрезмерно серьезны и вежливы, малыши скучали и скрытничали, вся колонистская масса вдруг приобрела выражение взрослого общества.

Совершенно прекратились набеги на село, стали невероятными погребные и баштанные операции. Я делал вид, что не замечаю подавленных настроений колонистов, что новая дисциплинированность и лояльность по отношению к селянам ничего особенного не представляют, что все вообще идет по-прежнему и что все по-прежнему идет вперед.

И Антон Семенович придумал выход их сложившейся ситуации, он ввел правило: на всякое приказание как знак всякого утверждения и согласия отвечать словом «есть», подчеркивая этот прекрасный ответ взмахом пионерского салюта.

Начало фанфарного марша

«Петр Иванович принес в колонию целый комплекс счастливых особенностей. У него было как раз то, что нам нужно: молодость, прекрасная ухватка, чертовская выносливость, серьезность и бодрость, и не было ничего такого, что нам не нужно: никакого намека на педагогические предрассудки, никакой позы по отношению к воспитанникам, никакого семейного шкурничества. А кроме всего прочего у Петра Ивановича были достоинства и дополнительные: он любил военное дело, умел играть на рояле, обладал небольшим поэтическим даром и физически был очень силен. Под его управлением вторая колония уже на другой день приобрела новый тон. Где шуткой, где приказом, где насмешкой, а где примером Петр Иванович начал сбивать ребят в коммуну. Он принял на веру все мои(Антона Семеновича Макаренко) педагогические установки и до конца никогда ни в чем не усомнился, избавив меня от бесплодных педагогических споров и болтовни.»

«Жизнь наших двух колоний пошла, как хороший, исправный поезд. В персонале я почувствовал непривычную для меня основательность и плотность.»

Кувшин молока

Колония перешла во вторую колонию в хороший, теплый, почти летний день.

Колонию прибыл инспектор. Им оказалась симпатичная дама Бокова, которая очень сильно полюбила воспитанников. Мария Кондратова чувствовала себя как дома, она даже хотела купить домик поближе, чтобы всегда быть рядом.

РАБФАК

В то время слово «рабфак» означало совсем не то, что сейчас обозначает. Теперь это простое название скромного учебного заведения. Тогда это было знамя освобождения рабочей молодежи от темноты и невежества. Тогда это было страшно яркое утверждение непривычных человеческих прав на знание, и тогда мы все относились к рабфаку, честное слово, с некоторым даже умилением.

Это все было у нас практической линией: к осени 1923 года почти всех колонистов обуяло стремление на рабфак.

Театр

«После того как уехали ребята на Рабфак, в колонии создали театр. На представления приезжали люди с округи.»

«Мы вдруг увидели, что театр -- это не наше развлечение или забава, но наша обязанность, неизбежный общественный налог, отказаться от уплаты которого было невозможно.»

Стрелы Амура

В колонии начали выпихивать любовные чувства. Воспитанники стали замечать, что Чобот влюбился в Наташу Петренко, но так же можно сказать, что стрелы Амура не пролетели и мимо учителей. Мария Кондратова большое внимание обращала к Антону Семеновичу, она каждый день звала его к чаю.

Свадьба

Совет командиров постановил: Ольгу выдать за Павла. В приданое Ольге было дано много ценных вещей, сама свадьба была очень веселой.

Лирика

Наступила пора рабфаку уезжать. Это было грустным и печальным периодом колонии, т. к. это был первый выпуск. Антону Семеновичу было очень тяжело, ведь он смог воспитать в них настоящих людей. Он думал о том, что «какая царит несправедливость?! Ведь воспитывать и учить детей намного тяжелей, чем спеть романс, сыграть роль в пьесе. Почему артистам сотни людей аплодируют, почему артисты пойдут спать домой с ощущением людского внимания и благодарности, почему он в тоске сидит в эту темную ночь, в заброшенной в полях колонии, почему мне не аплодируют хотя бы гончаровские жители?»

Как нужно считать

Обсуждался вопрос о положении Куряжской колонии, состоявшей в его ведомстве. Инспектор наробраза Юрьев озлобленно-сухо докладывал о положении в колонии, сжимал и укорачивал выражения, и тем и глупее и возмутительнее представлялись тамошние дела. Сорок воспитателей и четыреста воспитанников казались слушателю сотнями издевательских анекдотов о человеке, измышлением какого-то извращенного негодяя, мизантропа и пакостника. Я готов был стукнуть кулаком по столу и кричать. В конце заседания обратились к Макаренко Антону Семеновичу с вопросом -- возьмет ли он на себя ответственность за воспитания воспитанников из Куряжа. Но Антон Семенович не мог согласиться, ведь это большая ответственность, а работы еще больше.

Боевая разведка

По договору и по приказу Наркомпроса колония имени Максима Горького переводилась в полном составе воспитанников и персонала, со всем движимым имуществом и инвентарем, живым и мертвым, в Куряж. Куряжская колония обьявалялась ликвидированной, с передачей двухсот восьмидесяти воспитанников и всего имущества в распоряжение и управление колонии имени Горького. Весь персонал Куряжской колонии обьявляется уволенным с момента вступления в заведование завколонией Горького, за исключением некоторых технических работников.

Когда Антон Семенович Макаренко был по делам в городе, он был очевидцем одной картины: «Стрелок держал за руку девушку лет шестнадцати в калошах на босу ногу. На ее плечи была наброшена старомодная короткая тальма, вероятно, подарок какого-нибудь доброго древнего существа. Непокрытая голова девицы имела ужасный вид: всклокоченные белокурые волос. Мария Кондратьевна просила взять эту девушку в колонию, но стрелок утверждал, что это небедная девушка, а проститутка. Антон Семенович послушал Марию Кондратьевну и стой поры девушка живет в колонии». Через некоторое время Вера Березовская пришла к Макаренко с новостью, она объявила, что она беременна. Спустя два дня ей был сделан аборт.

Передовой сводный

Передовой сводной был составлен очень остроумно. Будучи сплошь комсомольским, он в то же время объединял в себе представителей всех главных идей и специальных навыков в колонии. В передовой сводный входили:. Витька Богоявленский(Горьковский). Он был прекрасно дисциплинирован, всегда готов к действию и обо всем имел собственное мнение, а о людях судил быстро и определенно. Главным талантом Горьковского было видеть каждого хлопца насквозь и безошибочно оценивать его настоящую сущность.

Митька Жевелий -- самый удачный и красивый выразитель истинного горьковского духа. В колонии всегда было много пацанов, которые старались подражать Митьке и в манере энергично высказываться с неожиданным коротким жестом, и в чистоте и приглаженности костюма, и в походке, и даже в убежденном, веселом и добродушном патриотизме горьковца

Михайло Овчаренко -- довольно глуповатый парень, но прекрасный работник, весьма экспансивно настроенный по отношению к колонии и ее интересам. Он с первого дня влюбился в колонию, и за ним почти не водилось проступков. У Миши было много всякого умения, но ни в одной области он не приобрел квалификации, так как не выносил оседлости ни у одного станка.

Денис Кудлатый -- самая сильная фигура в колонии эпохи наступления на Куряж. Многие колонисты покрывались холодным потом, когда Денис брал слово на общем собрании и упоминал их фамилии. Он умел замечательно сочно и основательно смешать с грязью и человека и самым убедительным образом потребовать его удаления из колонии. Страшнее всего быт то, что Денис был действительно умен и его аргументация была часто солидно-убийственна. К колонии он относился с глубокой и серьезной уверенностью в том, что колония вещь полезная, крепко сбитая и налаженная

Евгеньева командир выбрал в качестве необходимой блатной приманки. Евгеньев был хорошим комсомольцем и веселым, крепким товарищем, но в его языке и в ухватках еще живы были воспоминания о бурных временах улицы и реформаториума, а так как он был хороший артист, то ему ничего не стоило поговорить с человеком на его родном диалекте, если это нужно.

Жорка Волков, правая комсомольская рука Коваля, выступал в нашем сводном в роли политкома и творца новой конституции. Жорка был природный политический деятель: страстный, уверенный, настойчивый

7 и 8. Тоська Соловьев и Ванька Шелапутин -- представители младшего поколения. Наконец девятым номером шел колонист… Костя Ветковский.

Пять дней

Начало совместного проживания началось с не положительным настроем, не успев Антон Семенович приехать в Куряжский монастырь, как узнал, что там уже идет волна драк. Стычки между воспитанниками прекратились и нахлынула еще одна волна неприятностей -- никто не хотел работать на пользу колонии, поэтому приезжали из рабфака ребята и помогали Антону Семеновичу чем могли, но Макаренко не мог позволить им приезжать, т. к. сейчас у них шла весенние зачеты, старые выпускники переходили уже в вузы.

Гопак

1. Считать все отряды старых горьковцев и новых в Куряже распущенными и организовать немедленно новые двадцать отрядов в таком составе… (Жорка прочитал список колонистов с разделением на отряды и имена командиров отдельно).

2. Секретарем совета командиров остается Лапоть, заведующим хозяйством -- Денис Кудлатый и кладовщиком -- Алексей Волков.

3. Совету командиров предлагается провести в жизнь все намеченное в этом постановлении и сдать колонию в полном порядке представителям Наркомпроса и Окрисполкома в день первого снопа, который отпраздновать, как полагается.

4. Немедленно, то есть до вечера 17 мая, отобрать у воспитанников бывшей куряжской колонии всю их одежду и белье, все постельное белье, одеяла, матрацы, полотенца и прочее, не только казенное, но, у кого есть, и свое, сегодня же сдать в дезинфекцию, а потом в починку.

5. Всем воспитанникам и колонистам выдать трусики и голошейки, сшитые девочками в старом колонии, а вторую смену выдать через неделю, когда первая будет отдана в стирку.

6. Всем воспитанникам, кроме девочек, остричься под машинку и получить немедленно бархатную тюбетейку.

7. Всем воспитанникам сегодня выкупаться, где кто может, а прачечную предоставить в распоряжение девочек.

8. Всем отрядам не спать в спальнях, а спать на дворе, под кустами или где кто может, там, где выберет командир, до тех пор, пока не будет закончен ремонт и оборудование новых спален в бывшей школе.

9. Спать на тех матрацах, одеялах и подушках, которые привезены старыми горьковцами, а сколько придется на отряд, делить без спора, много или мало, все равно.

10. Никаких жалоб и стонов, что не на чем спать, чтобы не было, а находить разумные выходы из положения.

11. Обедать в две смены целыми отрядами и из отряда в отряд не лазить.

12. Самое серьезное внимание обратить на чистоту.

Разобрать монастырскую стену и из кирпича строить свинарню на 300 свиней.

Покрасить везде окна, двери, перила, кровати.

Полевые и огородные работы.

Отремонтировать всю мебель.

Произвести генеральную уборку двора и всего ската горы во все стороны, провести дорожки, устроить цветники и оранжерею.

Пошить всем колонистам хорошую пару костюмов и купить к зиме обувь, а летом ходить босиком.

Очистить пруд и купаться. Насадить новый сад на южном склоне горы. Приготовить станки, материалы и инструмент в мастерских для работы с августа".

Несмотря на свою внешнюю простоту, декларация произвела на всех очень сильное впечатление. Даже нас, ее авторов, она поражала жестокой определенностью и требовательностью действия. Кроме того, -- это потом особенно отмечали куряжане -- она вдруг показала всем, что наша бездеятельность перед приездом горьковцев прикрывала крепкие намерения и тайную подготовку, с пристальным учетом разных фактических явлений.»

НЕ ПИЩАТЬ!

Мы будем красиво жить, и радостно, и разумно, потому что мы люди, потому что у нас есть головы на плечах и потому что мы так хотим. А кто нам может помешать? Нет таких людей, которые могли бы отнять у нас наш труд и наш заработок. Нет в нашем Союзе таких людей. Посчитать трудно, сколько хороших людей, больших людей, наших вождей, наших большевиков думают о нас и хотят нам помочь. Вот я сейчас прочитаю вам два письма. Вы увидите, что мы не одиноки, вы увидите, что вас любят, о вас заботятся.

Но не все было так красиво и легко, как сказано. Эти ребята были совсем другие, она не умели трудится, они не умеют быть коллективом.

В майских условиях Куряжа постепенное и медленное развитие трудового усилия грозило выработать общий стиль работы, выраженный в самых средних формах, и ликвидировать пружинную, быструю и точную ухватку горьковцев.

Стиль -- самая нежная и скоропортящаяся штука. За ним нужно ухаживать, ежедневно следить, он требует такой же придирчивой заботы, как цветник. Стиль создается очень медленно, потому что он немыслим без накопления, традиций, то есть положений и привычек, принимаемых уже не чистым сознанием, а сознательным уважением к опыту старших поколений, к великому авторитету целого коллектива, живущего во времени. Неудача многих детских учреждений происходила оттого, что у них не выработался стиль и не сложились привычки и традиции.

Первый сноп

Вера после аборта слегка приутихла, но сначалом весны она опять почувствовала запах любви, она стала встречаться с Сильвестром и через некоторое время опять забеременела. Антон Семенович наотрез запретил делать аборт, и поэтому вскоре она родила крепкого мальчика.

« Помогите мальчику »

Монастырь вышел из бедности и превратился в процветающий и богатый лагерь. И в это время все чаще начали говорить о строительстве завода.

Дзержинцы часто встречались с горьковцами. По выходным дням они ходили в гости друг к другу целыми отрядами, сражались в футбол, волейбол, городки, вместе купались, катались на коньках, гуляли, ходили в театр.

С апреля месяца главной темой дружеских бесед сделался приезд Горького. Алексей Максимович написал, что в июле специально приедет в Харьков, чтобы пожить в колонии три дня.

Горьковцы не умели выражать чувства нежности, ибо они слишком высоко ценили нежность. Антон Семенович прожил с ними восемь лет, многие к нему относились любовно, но ни разу за эти годы никто из них не был с ним нежен в обычном смысле. Он умел узнавать их чувства по признакам, ему одному известным: по глубине взгляда, по окраске смущения, по далекому вниманию из-за угла, по чуть-чуть охрипшему голосу, по прыжкам и бегу после встречи. И онпоэтому видел, с какой невыносимой нежностью ребята говорили о Горького, с какой жадностью обрадовались его коротким словам о приезде.

«- Пожалуй, вы правы, мы не договоримся. Я вас не понимаю. По-вашему, например, инициатива есть какое-то наитие. Она приходит неизвестно откуда, из чистого, ничем не заполненного безделья. Я вам третий раз толкую, что инициатива придет тогда, когда есть задача, ответственность за ее выполнение, ответственность за потерянное время, когда есть требование коллектива. Вы меня все-таки не понимаете и снова твердите о какой-то выхолощенной, освобожденной от труда инициативе. По-вашему, для инициативы достаточно смотреть на свой собственный пуп…Вы не способны судить ни о воспитании, ни об инициативе, в этих вопросах вы не разбираетесь» - утверждал Антон Семенович. Заявление об уходе он подал Юрьеву на другой же день.

Эпилог

«С тех пор прошло семь советских лет, а это гораздо больше, чем, скажем, семь лет императорских. За это время наша страна прошла славный путь первой пятилетки, большую часть второй, за это время восточную равнину Европы научились уважать больше, чем за триста романовских лет. За это время выросли у наших людей новые мускулы и выросла новая наша интеллигенция.

Мои горьковцы тоже выросли, разбежались по всему советскому свету, для меня сейчас трудно их собрать даже в воображении. Никак не поймаешь инженера Задорова, не вызовешь на свидание врача Особой Дальневосточной Вершнева или врача в Ярославле Буруна. Даже Нисинов и Зорень, на что уже пацаны, а и те улетели от меня, трепеща крыльями, только крылья у них теперь не прежние, не нежные крылья моей педагогической симпатии, а стальные крылья советских аэропланов. И Шелапутин не ошибался, когда утверждал, что он будет летчиком; в летчики выходит и Шурка Жевелий, не желая подражать старшему брату, выбравшему для себя штурманский путь в Арктике. Так и пошел Семен Карабанов по пути соцвосовского подвига и не изменил ему до сегодняшнего дня, хотя и выпал Семену жребий труднее, чем всякому другому подвижнику. Женился Семен на черниговке, и вырос у них трехлетний сынок, такой же, как мать, черноглазый, такой же, как батько, жаркий. И этого сына среди белого дня зарезал один из воспитанников Семена, присланный в его дом «для трудных», психопат, уже совершивший не одно подобное преступление. Не дошел до вуза и Белухин Матвей. Вдруг получил я от него письмо:

«Я нарочно это так сделал, Антон Семенович, не сказал вам ничего, уж вы простите меня за это, а только какой из меня инженер выйдет, когда я по душе моей есть военный. А теперь я в военной кавалерийской школе

И не только Матвей, приезжали и другие, всегда непривычно для меня взрослые люди: и Осадчий -- технолог, и Мишка Овчаренко -- шофер, и мелиоратор за Каспием Олег Огнев и педагог Маруся Левченко, и вагоновожатый Сорока, и монтер Волохов, и слесарь Корыто, и мастер МТС Федоренко, и партийные деятели -- Алешказ и не откликается Антон, где-то потерялись бурно жизнерадостный Лапоть, хороший сапожник Гуд и великий конструктор Таранец. Я не печалюся, я счастлив!!!»

Коллектив дзержинцев и сейчас живет полной жизнью, и об этой жизни можно написать десять тысяч поэм.

О коллективе в Советской стране будут писать книги, потому что Советская страна по преимуществу страна коллективов.

А еще в тридцать первом году построили коммунары свой первый завод -- завод электроинструмента.

«Многое уже прошло, и многое забывается. Давно забылся и первобытный героизм, блатной язык и другие отрыжки. Каждую весну коммунарский рабфак выпускает в вузы десятки студентов, и много десятков их уже подходят к окончанию вуза: будущие инженеры, врачи, историки, геологи, летчики, судостроители, радисты, педагоги, музыканты, актеры, певцы.

И все такой же трудно и хитрой остается наука педагогика

Но уже легче. Далекий, далекий мой первый горьковский день, полный позора и немощи, кажется мне теперь маленькой-маленькой картинкой в узеньком стеклышке праздничной панорамы. Уже легче. Уже во многих местах Советского Союза завязались крепкие узлы серьезного педагогического дела, уже последние удары наносит партия по последним гнездам неудачного, деморализованного детства.

И может быть, очень скоро у нас перестанут писать «педагогические поэмы» и напишут просто деловую книжку: «Методика коммунистического воспитания».»

Размещено на Allbest.ru

Подобные документы

Краткие сведения о жизненном пути и деятельности А.С. Макаренко - выдающегося советского педагога. Воспитание детей в коллективе. Дисциплина и режим в системе воспитания Антона Семеновича. Роль личности педагога в воспитании и обществе по Макаренко.

презентация , добавлен 28.05.2014


Творческий путь А.С. Макаренко. Основные концепции его педагогической теории. Воспитательная работа в колонии и коммуне. Противники педагога среди деятелей "соцвоса" (социального воспитания). "Педагогическая поэма". Понятие педагогического мастерства.

курсовая работа , добавлен 15.03.2010


Аннотация книги А.С. Макаренко "Педагогическая поэма", главная сюжетная линия книги. Развитие судеб отдельных героев. Принцип воспитания детей в труде и в коллективе. Новаторство педагогической теории и практики Макаренко. Воспитание детей в семье.

презентация , добавлен 09.02.2012


Рассмотрение сущности, основных принципов и актуальности воспитательной системы А.С. Макаренко. Значение педагогической технологии в организации учебно-воспитательного процесса. Роль его идей в воспитании личности и подготовке современного учителя.

дипломная работа , добавлен 05.04.2011


Краткая биография и анализ творчества А.С. Макаренко. Педагогический опыт Макаренко, его педагогические взгляды. Отношение А.С. Макаренко к сталинизму. Роль и заслуга А.С. Макаренко. Трактовка проблемы личности и коллектива в педагогической системе.

реферат , добавлен 12.06.2016


Изучение биографии А.С. Макаренко и основных положений его педагогической системы. Характеристика современных воспитательных колоний для несовершеннолетних правонарушителей. Система взаимоотношений подростков и педагогов в условиях закрытых учреждений.

курсовая работа , добавлен 17.11.2010


Вклад А.С. Макаренко в развитие педагогики. Жизнь и педагогическая деятельность Макаренко, основные положения его педагогической теории. Понятие о формах организации обучения и основания их классификации. Убеждение как важнейший метод воспитания.

курсовая работа , добавлен 14.04.2009


Рассмотрение новаторства как педагогической проблемы. Ознакомление с основами новаторской педагогики А.С. Макаренко. Изучение особенностей формирования самосознания подростков в воспитательной системе автора. Анализ психологического будущего личности.

курсовая работа , добавлен 08.01.2015


Основные принципы социально-педагогической работы А.С. Макаренко. Коммуна имени Ф. Дзержинского: образовательная система в колонии, организация коллективной трудовой деятельности. Современное применение технологии коллективного воспитания А.С. Макаренко.

курсовая работа , добавлен 21.12.2011


Важнейшие принципы педагогической теории и практики А.С. Макаренко. Изучение социально-педагогических взглядов ученого на труд детей. Значение игры в воспитании. Описание исследования, проведенного в средней общеобразовательной школе с. Кругликово.

Эссе Педагогическая поэма Существует мнение, что методов воспитания существует ровно столько, сколько существует хороших педагогов. Жизнь и деятельность А.С. Макаренко – яркое подтверждение этого тезиса. Его педагогический подход можно считать уникальным, и причин тому множество. Назовём лишь некоторые из них. Во-первых, ему пришлось работать в исключительных условиях, и это очень ярко показано в фильме «Педагогическая поэма». Колонисты во многом сами обеспечивали себя дровами, отчасти питанием, строили жилые помещения. Нужно было быть почти аскетом, чтобы в этих условиях находить силы для ежедневного педагогического подвига, совмещая его с хозяйственными делами и изучением специальной литературы. Во-вторых, очевидно, что А.С. Макаренко и его соратники в буквальном смысле ежедневно рисковали жизнью, ведь известно, что малолетние преступники – самый жестокий и опасный народ, способный на невиданные зверства. Совладать с таким коллективом – все равно что дрессировать диких животных: без постоянной выдержки и внутренней силы в этой сфере и шагу не сделать. Специфика «объекта педагогического воздействия» многих бы поставила в тупик, но не гениального А.С. Макаренко, чей опыт в настоящее время изучается и за рубежом. В-третьих, деятельность А.С. Макаренко не была его работой, но целиком составляла его жизнь. И это безусловный нравственный и педагогический подвиг. Действуя зачастую по наитию, через ошибки и поражения, педагог нащупал свой уникальный метод воздействия и взаимодействия и завоевал непререкаемый авторитет среди бывших уголовников и беспризорников, ставших колонистами-«горьковцами». Какие же принципы лежат в основе педагогической системы А.С. Макаренко? Рамки нашей работы не позволяют детально последить за их становлением и подробно описать их, однако даже беглый обзор позволит составить общее представление об особенностях воспитательной работы в колонии имени М. Горького. Сразу обращает на себя внимание поразительная способность А.С. Макаренко доверять человеку и верить в него. Не раз случалось, что его подводили, обманывали, но практически никогда он не вычеркивал человека из своей жизни. Такое сопоставление может показаться странным, но здесь проявляется глубоко христианский принцип, утверждающий возможность покаяния и нравственного воскресения падшего человека. Более того, в фильме есть своеобразная вариация истории блудного сына, когда воспитанник, покинув было колонию, возвращается к своему наставнику со слезами и становится его верным соратником, исполняя должность «инкассатора»-курьера (А.С. Макаренко поручает ему перевозку денег, вооружая личным наганом). Именно доверие позволило бывшему преступнику и грубияну Задорову стать сначала командиром отряда, а затем студентом Технологического института. Этот же принцип лежит в основе системы самоуправления, на котором держится вся хозяйственная жизнь колонистов. А.С. Макаренко удалось внедрить в сознание подростков идею личной ответственности. Наказание неотвратимо» – об этом знал каждый его питомец. И в этом заключалась его полемика с кабинетными учеными, привыкшими к абстракциям, но не знавшими практической жизни и практической педагогики. Если отвлечься от идеологических наслоений фильма и книги А.С. Макаренко, можно считать его подход в педагогике одним из самых значительных достижений отечественной педагогической мысли. Более того, педагог и воспитатель предложил, разработал и практически примени великолепную систему управления людьми, изучать которую следует и тем, кого называют современными менеджерами. Принципы А.С. Макаренко основаны на высокой требовательности к человеку и вере в его высокое предназначение.

ФГБОУ ВПО «Алтайская государственная академия культуры и искусств»

Факультет художественного творчества

Кафедра социально-культурной деятельности

САМОСТОЯТЕЛЬНАЯ РАБОТА
по теме:

«Педагогическая поэма» А.С. Макаренко»

Г. Барнаул, 2012
Реферат: «Педагогическая поэма» А.С. Макаренко»

Макаренко Антон Семенович родился 1 (13) марта 1888 в г. Белополье Сумского уезда Харьковской губернии в семье рабочего-маляра. В 1904 окончил 4-классное училище в г. Кременчуге, затем годичные учительские курсы. В 1905 –1914 гг. преподавал в железнодорожных училищах. В 1916–1917 гг. служил ратником в действующей армии, демобилизован в связи с близорукостью.
В 1917 г. с золотой медалью окончил Полтавский педагогический институт, написав выпускное сочинение Кризис современной педагогики. Имея реальные перспективы научной карьеры, с 1918 г., однако, избрал путь практической педагогики, работал инспектором Высшего начального училища в г. Крюков Посад Кременчугского уезда, заведовал начальным городским училищем в Полтаве.
С сентября 1920 – заведующий Полтавской колонией для правонарушителей (впоследствии – им. М. Горького), где решил осуществить методику «горьковского отношения к человеку». Именно Горькому в 1914 г. отослал Макаренко на отзыв свой первый рассказ Глупый день, а с 1925 г. состоял с ним в переписке.
В 1928 г. Горький, лично познакомившись с Полтавской колонией и Харьковской коммуной, провидчески заметил в письме к Макаренко: «Огромнейшего значения и поразительно удачный педагогический эксперимент Ваш имеет мировое значение». Хорошо изучив к этому времени педагогическую литературу, Макаренко, вопреки распространенной концепции врожденной доброкачественности или порочности людей, в духе коммунистического неопросветительства исходил из принципа правильного воспитания как определяющего условия для формирования достойного человека. Доказывать это бескорыстный энтузиаст начал в полуразрушенных зданиях первой колонии на зыбучих песках, а с 1927 г. – под Харьковом, объединившись с колонией, имевшей по всей Украине печальную славу притона самых неисправимых воров и беспризорников. Последовавшие вскоре беспрецедентные успехи педагога-новатора были основаны на использовании огромного воспитательного потенциала коллектива, сочетании школьного обучения с производительным трудом, соединении доверия и требовательности. Первые статьи Макаренко о колонии появились в 1923 г. в полтавской газете «Голос труда» и в журнале «Новыми стежками».
В 1927 г. были написаны первые главы «Педагогической поэмы». Тогда же Макаренко разработал проект управления детскими колониями Харьковской губернии для широкого внедрения своего опыта, однако в связи с нападками со стороны педагогической общественности (основой которых были не столько действительные упущения Макаренко, сколько консерватизм, а то и обыкновенная зависть менее удачливых коллег), после объявления летом 1928 г. Наркомпросом Украины его системы воспитания «несоветской», подал заявление об уходе с работы.
В 1932 опубликовал первое большое художественно- педагогическое произведение «Марш 30 года» – цикл очерков, объединенный основными действующими лицами, пока еще в краткой форме, но уже в свойственной Макаренко документально-« кинематографической», неявно-наставительной манере, лишенной сентиментальности, тяготеющей к юмору как своеобразному «смягчающему» способу передачи остроты внутренних переживаний и внешних коллизий, рассказывающий о жизни воспитательной колонии новаторского типа.
С 1928 г. Макаренко работает над формированием нового коллектива – коммуны им. Ф.Э. Дзержинского под Харьковом, которая не только способствовала перевоспитанию «трудных» подростков в процессе коллективного труда, но и окупала самое себя, давая государству огромную прибыль, и даже начала выпуск сложных приборов – фотоаппаратов ФЭД и первой модели отечественных электросверлилок, что выразилось в названии следующей книги Макаренко – «ФД-1» (1932; уцелевшая часть рукописи была опубликована в 1950 г.). С помощью Горького в 1933–1935 гг. была издана «Педагогическая поэма», вскоре принесшая ее автору всемирную известность и открывшая новую страницу в истории педагогики.
В 1933 г., после того как Харьковский театр стал шефом руководимой им коммуны, Макаренко пишет пьесу Мажор (была опубликована в 1935 под псевдонимом Андрей Гальченко), нацеленную на передачу бодрого, жизнерадостного настроя коммунаров. Следующей была «производственная» пьеса из жизни заводских оптиков, борющихся за устранение брака, – Ньютоновы кольца (неопубликованная), Макаренко написал также сценарии «Настоящий характер», «Командировка» (оба опубликованы в 1952 г.), роман «Пути поколения» (незакончен, также из заводской жизни). В 1935 г. Макаренко был переведен в Киев помощником начальника отдела трудовых колоний НКВД Украины, куда в сентябре 1936 г. на него из коммуны им. Ф.Э. Дзержинского поступил политический донос (Макаренко обвинялся в критике И.В. Сталина и поддержке украинских оппортунистов). Писателю дали возможность «скрыться», он переехал в Москву (1937 г.), где завершил работу над «Книгой для родителей» (1937; в соавторстве с женой, Г.С. Макаренко).
Повести «Честь» (1937–1938 гг.; основана во многом на воспоминаниях автора о детстве) и «Флаги на башнях» (1938 г.) продолжили темы предшествующих художественно-педагогических произведений писателя, но уже в романтически-апологетической тональности, акцентируя не столько трудности процесса, сколько блеск успешного результата многолетних усилий и отточенной педагогической техники (в ответ на упреки критики в идеализации изображаемого Макаренко писал: «Это не сказка и не мечта, это наша действительность, в повести нет ни одной выдуманной ситуации... нет искусственно созданного колорита, и жили мои колонисты, представьте себе, во дворце» («Литературная газета», 1939 г., 26 апреля).
Активная публицистическая и литературно-художественная деятельность Макаренко в Москве была прервана скоропостижной смертью в вагоне пригородного поезда 1 апреля 1939 г.
Примером своей жизни А.С. Макаренко убеждал в необходимости изменить систему воспитания детей, выработать новую педагогику. Свою педагогическую деятельность Макаренко начал в железнодорожной школе при вагонном заводе, где работал его отец.
В поисках новых путей воспитания Макаренко обращал главное внимание на воспитание лучших человеческих чувств, глубокого уважения и симпатии к людям. Педагогика послереволюционная педагогика была направлена на проектирование качеств нового человека. Неизбежность эволюции в требованиях общества к отдельной личности обязывало педагогику того времени с особой внимательностью и чуткостью приступать к проектированию новой личности.
Нужнейшими качествами нового человека Макаренко считал строгую принципиальность, веселую, безграничную работоспособность, всепроникающую бодрость, отвращение к штампам, немногословие, подтянутость в движениях, а главное, обладание чувством общественной перспективы, умение в каждый момент работы видеть всех членов коллектива, постоянно знать большие всеобщие цели. Кроме того, воспитанник должен уметь подчиняться товарищу, а когда нужно, то и приказать ему, быть активным организатором, настойчивым, закаленным, умеющим владеть собой и влиять на других, готовым всегда как к действию, так и к торможению.
Работу над этим произведением А.С. Макаренко начал в 1925 г. На создание «Педагогической поэмы» потребовалось 10 лет творческих поисков и напряженного труда (1925-1935). Это социально-публицистический роман, поднимающий педагогику и воспитание на уровень больших социально-гуманитарных проблем.
Это художественное произведение он стремился максимально приблизи ть к «книге по педагогике», научно-педагогическому знанию, не нарушая, однако, цельности художественного произведения и его особенностей как поэмы (в прозе).
«Педагогическая поэма» имеет посвящение автора: «С преданностью и любовью нашему шефу, другу и учителю Максиму Горькому». Позднее он, также имея в виду «Педагогическую поэму», охарактеризовал изображенное в ней уже не просто как педагогический эксперимент, а как социальное явление.
В руках А.С. Макаренко оказался совершенно новый жизненный материал. Тема, идея и связанный с ними жанр книги диктовали автору особый принцип отбора жизненного материала. Индивидуальные судьбы не стали основой повествования. Ведь из персонажей «Поэмы», играющих важную роль в её сюжете только один заведующий не покидает колонию до конца повествования. Другие лица (такие, как Кабанов, Калина Иванович) уходят из колонии до того, как завершается сюжет книги. На смену уходящим в коллектив вступают всё новые и новые люди. Почти все герои живут в «Поэме» интенсивной, напряжённой, сложной жизнью.
Особенность композиции «Педагогической поэмы» заключается в том, что каждая из трёх её частей делится на главы-эпизоды. Чаще всего эти главы не связаны друг с другом единым сюжетом. Каждый эпизод книги драматичен по своей сущности, это эпизод-конфликт, в основе которого лежит та или иная проблема жизни коллектива. Эти проблемы и конфликты придают «Поэме» внутреннюю цельность. Например, центральное событие главы «Осень» - уход Ветковского из колонии, хотя она находится в период бурного процветания; в следующей главе – «Гримасы любви и поэзии» - коллектив изгоняет из своей среды колониста Опришко; одна из самых важных линий в дальнейших главах – «Не пищать!» и «Трудные люди» - любовная трагедий колониста Чобота, т.е. в четырёх главах не только разные события, но и разные герои. Всё же эти главы прочно связаны внутренне, т.к. рисуют назревающий в колонии кризис, готовят читателя к осознанию той проблемы, которая во всей ясности обнажается в следующий за тем кульминационных главах – «Запорожье» и «Как нужно считать». В «Поэме» особенно привлекает органическое слияние героики и юмора.
В «Педагогической поэме» рассказчик выступает в особом качестве – он и постоянный участник событий и человек, способный, не преувеличивая её, оценить свою роль в них. Хотя часто он выдвигается в повествовании на первый план, его фигура отнюдь не заслоняет других героев книги. Он не щадит своих врагов, но сохраняет достаточную меру объективности в изображении самого себя и своих друзей.
Открывается «Педагогическая поэма» своего рода ремаркой: «В сентябре 1920 года заведующий губнаробразом вызвал меня к себе и сказал…». А далее вся глава до самого конца представляет собой сплошной, непрерывный и острый диалог, поясняемый тремя немногословными («Я рассмеялся», «Завгубнаробразом стукнул кулаком по столу», «Он из ящика достал пачку») и двумя более развёрнутыми ремарками.
Этих пояснений оказывается вполне достаточно для того, чтобы диалог с завгубнаробразом стал сжатой и динамичной экспозицией, которая вводит в обстановку будущего действия. Все дальнейшие события, их смысл и их цель определены репликами завгубнаробразом: «Тут такое дело большое: босяков этих самых развелось, мальчишек – по улицам пройти нельзя, и по квартирам лазят; нужна «не какая-нибудь там колония малолетних преступников», вроде существовавших до революции, «нужно нового человека по-новому делать».
В этой композиции сразу же обозначается едва ли не самая важная черта характера главного участника будущих событий. Охотников «делать нового человека», по словам завгубнаробразом, нет: «Никто не хочет, кому ни говорю, - руками и ногами, зарежут, говорят». А он, Макаренко, хотя и откровенно признает, что «не знает» вовсе, как «делать» нового человека, всё же за дело берётся. Он добровольно выбирает, он возлагает на свои плечи трудное бремя, отпугивающее других людей, вызывавшее у них не только страх, но и брезгливость.
«Педагогическая поэма» исполнена драматизмом потому, что её герой всегда оказывается перед необходимостью выбирать, решать и действовать. Почти всегда жизнь даёт ему очень мало времени на сомнения, колебания и размышления. В этом смысле первая глава – своего рода ключ не только, к содержанию книги, но и к её идейно-художественному принципу. В дальнейшем и заведующему колонии и другим действующим лицам приходится принимать решения в очень сложных ситуациях, и никогда они от решений не уклоняются. Это и придаёт каждому эпизоду свой драматизм, а всей «Поэме» - напряжённо-драматическую интонацию. Драматизм «Поэмы» порождён «напряжённостью решений» которые герою предстоит принимать в первой же главе. Эта напряжённость необычно нарастает во второй главе книги, одной из самых сложных и самых трудных для истолкования.
Во вновь созданную колонию прибыли новые воспитатели и первые шесть воспитанников, отнюдь не беспризорные дети, а взрослые, прекрасно одетые парни, участвовавшие в квартирных кражах и грабежах.
С вежливой небрежностью они выслушивают предложения воспитателей съездить за водой, расчистить дорожки от снега, наколоть дров и глумливо отказываются выполнять эти просьбы. Нужны дрова – парни ломаю деревянную крышу сарая. Делают они это с шутками и смехом: «На наш век хватит!». В отношениях воспитанников к воспитателям с каждым днём всё резче проступает наглая издёвка.
И вот происходит взрыв. Когда в одно прекрасное утро воспитанник Задоров в ответ на предложение заведующего пойти нарубить дров для кухни заявил: «Иди сам наруби, много вас тут!» - заведующий размахнулся и ударил Задорова по щеке. Потом ударил ещё несколько раз.
В состоянии «дикого и некмеренного гнева заведующий ставит перед воспитанниками вопрос ребром: «Или всем немедленно отправляться в лес, на работу, или убираться из колонии к чёртовой матери!». С этими словами он уходит из спальни, а воспитанники идут вслед за ним к сараю, где все вместе вооружаются топорами и пилами. В лесу, к удивлению заведующего, «все прошло прекрасно», а в перерыве «Задоров вдруг разразился смехом:
– А здорово! Ха-ха-ха-ха!..
Приятно было видеть его смеющуюся румяную рожу, и я не мог не ответить ему улыбкой:
– Что – здорово? Работа?
– Работа само собой. Нет, а вот как вы меня съездили!
Задоров был большой и сильный юноша, и смеяться ему, конечно, было уместно. Я и то удивлялся, как я решился тронуть такого богатыря…».
Проще всего было бы объяснить дело так: после длившихся около двух месяцев безуспешных попыток воздействовать на воспитанников силой убеждений заведующий прибегнул к принуждению и сразу добился успеха. Следовательно, воспитывая, надо в соответствующих случаях применять силу, умело сочетая это с убеждением.
Истолковать так эту сцену – значит подвести её под распространённую схему и не понять в ней главного.
На другой же день после рубки леса заведующий колонией ставит перед воспитанниками ряд новых категорических требований, подкрепляя их своего рода ультиматумом: «Выбирайте, ребята, что вам нужнее. Я иначе не могу. В колонии должна быть дисциплина…». Колонисты этим требованиям подчиняются, хотя, разумеется, к методам физического воздействия заведующий колонией больше не прибегал. Значит, дело, по-видимому, решают не насильственные меры, а нечто иное. Воспитательница Екатерина Григорьевна полагает, что здесь сказывается «привычка к рабству». Но заведующий колонией не может с этим согласиться, он возражает: «Ведь Задоров сильнее меня, он мог бы меня искалечить одним ударом. А ведь он ничего не боится, не боятся и Бурун и другие».
В этом диалоге с Екатериной Григорьевной намечаются контуры такого объяснения «поворотного» случая с Задоровым, которого будет искать вдумчивый читатель книги. «Во всей этой истории они не видят побоев, они видят только гнев, человеческий взрыв», - объясняет Екатерине Григорьевне заведующий. Он ведь мог бы попросту вернуть Задорова, как неисправимого, в комиссию, мог причинить воспитаннику много других неприятностей, но он этого не сделал, а «пошёл на опасный для себя, но человеческий, а не формальный поступок». Может быть, он победил колонистов именно этим. Надо выйти за пределы дилеммы «принуждение или убеждение». Будь заведующий колонией службистом, будь он усердным, но холодным исполнителем порученного ему дела, он бы никогда на такой поступок не отважился. Если бы его не остановил страх перед физической силой колонистов, то удержала бы боязнь будущих неприятностей со стороны начальства. На такой поступок мог пойти только самоотверженный человек, повинующийся голосу чувства, голосу страсти и совести. Чиновники и формалисты никогда не рискуют. Им риск противопоказан, они могут себе позволить действовать только в рамках инструкций и правил. А заведующий рисковал, он думал не о своей безопасности и не о своём престиже, не о том, как бы чего не вышло, а об этих третировавших его людях, с судьбой которых он отныне связал свою собственную жизнь. Именно это почувствовал Задоров и выразил в словах, обращённых к Макаренко в конце этого знаменательного дня: «Мы не такие плохие, Антон Семёнович! Будет всё хорошо! Мы понимаем…».
В истории с Задоровым колонистов и покорило то, что требования заведующего были не «бумажными формулами» в устах службиста, что они выразились личной, страстной, человеческой эмоцией.
Когда Задоров получил пощёчину, он «страшно испугался». От страха Задоров оправился очень скоро. И не им порождён перелом в Задорове. Пусть случай с Задоровым «педагогически несуразен» и «юридически незаконен». Но чувство нравственной ответственности за человека, которое руководило заведующим колонией, наполнило его обидой и гневом, привело к «взрыву». Оно и нашло ответный отклик в нравственном инстинкте Задорова. И когда Задоров сказал: «Мы не такие плохие… мы понимаем», это означало, что дремлющий в нём нравственный инстинкт пробудился. Здесь подействовало не принуждение и не убеждение, а заражение. Если заведующий и убедил своих колонистов, то он убедил их силой примера, который он показывал им с первого же дня их появления в колонии. Он не внушал им некие, пусть даже и справедливые, но отвлечённые истины, он показал им, как надо этими истинами жить, как надо со страстью отдаваться тому, что тебе диктует чувство нравственной ответственности за взятое на себя дело.
Можно по-разному ответить на вопрос о том, с какой же проблемой столкнулся в первые месяцы существования колонии её заведующий: с проблемой дисциплины, с хулиганством, с одичанием, с тёмными инстинктами, пробуждёнными улицей, со своеволием личности и т. д.
Но была среди них основная проблема, ожидавшая своего решения. От этого решения зависело многое. Речь идёт о преодолении потребительского отношения к жизни. Суть дела не в том лишь, что первые колонисты решительно не желали трудиться. Как правило, человек, отвергающий труд, вместе с тем охотно пользуется плодами чужих усилий. Когда первые колонисты ломают сарай на дрова, заявляя при этом: «На наш век хватит!», в их действиях и сказывается то самое потребительское отношение к жизни, которое было самым большим врагом заведующего колонией на протяжении весьма долго периода времени.
Очень скоро выясняется, что потребительство отнюдь не исчерпывается наглым и беззастенчивым поглощением плодов чужого труда. После истории с Задоровым зачатки элементарной трудовой дисциплины, хотя и медленно, и со срывами всё же начали укрепляться в колонистах. Но вновь прибывшие колонисты, да и «старики», вносили в неё другие, не менее опасные формы потребительства.
Казалось бы, главная задача состояла в том, чтобы приохотить людей к труду, но ведь в обществе труд приобретает эгоистический, потребительский характер. И с этой проблемой справиться было очень нелегко.
Колонист Таранец, парень из воровской семьи и сам с большим воровским опытом, всю свою предприимчивость на первых порах посвятил добыванию пищи, т.к. в колонии её явно не хватало. Украв на реке несколько ятерей (это было последнее воровство в его жизни), он занялся ловлей рыбы, которой делился только с приятелями.
И однажды принёс в комнату заведующего тарелку жареной рыбы. Тот от неё отказался: «Рыбу нужно давать всем колонистам». Таранец покраснел от обиды:
«– С какой стати? С какой стати? Я доставал ятеря, я ловлю, мокну в речке, давать всем?
– Ну и забирай свою рыбу: я ничего не доставал и не мок.
– Так это мы вам в подарок…
– Нет, я не согласен, мне всё это не нравится. И неправильно».
Таранец не видит в своём поведении никакой «неправильности». Да дело было не в одном Таранце. Никакой «неправильности» здесь усмотреть нельзя в пределах индивидуализма и эгоизма. С этим борется заведующий колонией, атакуя её в мелких житейских ситуациях. Диалог между заведующим и Таранцом продолжается, достигая кульминации:
«– Ятеря подарены?
– Подарены.
– Кому? Тебе? Или всей колонии?
– Почему – «всей колонии»? Мне…
– А я думаю, что и мне, и все. А сковородки чьи? Твои? А масло подсолнечное вы выпрашиваете у кухарки, чьё масло? Общее. А дрова, а печь, а ведра? Ну, что ты скажешь? А я вот отберу у тебя ятеря и кончено будет дело. А самое главное – не по-товарищески. Мало ли что – твои ятеря! А ты для товарищей сделай. Ловить же все могут.
– Ну, хорошо, - сказал Таранец, - хай будет так. А рыбу вы всё-таки возьмите.
Рыбу я взял. С тех пор рыбная ловля сделалась нарядной работой по очереди, и продукция сдавалась на кухню».
Столкновение заведующего и Таранца происходит как будто вокруг тарелки жареной рыбы, речь идёт о ведрах, сковородке, подсолнечном масле… За этими простыми вещами стоят великое истины, осознать которые не так просто.
Заведующий колонией в самых разных ситуациях стремится до предела обнажить перед воспитанниками те общественные связи, ту цепь взаимозависимостей, в которых живёт каждый человек в современном мире. Свою задачу заведующий видит в том, чтобы пробудить, привить и развить в человеке понимание того, что без коллективных связей, без взаимодействия с другими людьми невозможно даже удовлетворение первичных потребностей. Макаренко показывает в ряде эпизодов как трудно воспитать в изуродованном улицей человеке чувство коллективизма и как преображаются люди, как из разношерстной толпы они превращаются в дружный коллектив, когда изживается потребительское отношение к жизни, к чужому и к своему труду.
Макаренко при этом вовсе не склонен упрощать проблему. Потребительство не всегда выражается в эгоизме. Иногда этот эгоизм обретает своеобразное обаяние. Такого рода сложный и по-своему обаятельный эгоизм демонстрирует в нарождающемся коллективе горьковцев несколько колонистов. Но наиболее ярко он воплощён в Антоне Братченко.
Он не был беспризорником. Он имел родителей, но, «возымев отвращение к пенатам», свёл знакомство с ворами, участвовал «в нескольких смелых и занятных приключениях» и оказался в колонии. Как и Таранец, он без особого труда расстался со своей «профессией», но со стратью к бродяжничеству расстаться было труднее. Он сам боролся с ней и заведующего просил быть с ним «построже». Братченко «никогда не ссорился из-за эгоистических побуждений», всегда отстаивал правоту и справедливость, не тепел ни в ком никакого подобострастия и подлизывания.
В колонии Братченко становится конюхом. Никто лучше не ухаживал за лошадьми, не вкладывал в это дело столько труда и мастерства. Но нередко забота о лошадях превращалась у Братченко в отстаивание «интересов» лошадей вопреки интересам людей, интересам всей колонии.
Оказывается, что отнюдь не эгоистическая страсть тоже может приобрести антиобщественный оттенок. У бондаря Козыря сердечный припадок, его надо везти в город, но лошади отработали своё и за день устали, Братченко не даёт лошадей. Возникает сложная ситуация. Братченко изгнан из колонии, потом возвращается и избивает своего помощника, человека очень большой физической силы, за то, что у Рыжего оказалась стёртой холка. Толпа колонистов, наблюдая расправу Антона с нерадивым конюхом, стоит и хохочет. «Сердиться на Антона у меня не нашлось силы: уж слишком он сам был уверен в своей и лошадиной правоте.
– Слушай, Антон, за то ты побил хлопцев, отсидишь сегодня вечер под арестом в моей комнате.
– Да когда же мне?
– Довольно болтать! – закричал я на него.
– Ну, ладно, ещё и сидеть там где-то…
Вечером он, сердитый, сидел у меня в кабинете и читал книжку», - так завершает эпизод Макаренко. Но в нескольких следующих эпизодах Братченко снова появляется на сцене. И в каждом из них – история очищения страсти Антона к лошадям от эгоизма. Наиболее интересно в этом плане столкновение Братченко и агронома Шере. Агроном тоже понимает толк в лошадях и ценит их не менее, чем Бартченко. На этой почве между ними в первый момент намечается что-то вроде конфликта. Но что, кроме горячности, может противопоставить холодной вежливости Шере, за которой стоит разумный план и подлинное понимание интересов всей колонии. На другой день они уже единомышленники: оба, склонившись над столом заведующего колонией, сообща решают вопрос о том, как лучше использовать колонийских лошадей.
Позднее влюблённость Антона в лошадей проявлялась иногда самым неожиданным образом. Но она порождала ситуации уже не столько драматические, сколько комедийный.
Эти (и подобные им) эпизоды борьбы с потребительским отношением к жизни и труду не создают впечатление, что заведующий и коллектив воспитателей колонии занимались индивидуальным перевоспитанием то одного, то другого колониста (Таранца, Братченко, Кабанова и т. д.). Ведь даже в тех случаях, когда заведующий сталкивался с тем или иным колонистом один на один (например, в эпизоде с тарелкой жареной рыбы), его воздействие было направлено не только на это лицо, но и на те характерные для всего коллектива тенденции, которые в данных случаях резко проявляются в поступках Таранца, Братченко или другого воспитанника.
Наиболее драматичными становятся те эпизоды книги, в которых непосредственным и активным участником событий становится вся колония. Воспитывая одного из своих товарищей, коллектив воспитывает при этом и самого себя. Таков, например, эпизод, в центре которого стоит колонист Бурун.
Внутри колонии – это было в первый период её жизни – появился вор. Сначала пропала пачка денег – приблизительно шестимесячное жалованье заведующего, и его легко можно было обвинить в растрате. Потом исчезли несколько фунтов сала – всё жировое богатство колонии. А когда был получен новый паёк сала, его снова украли. Исчезла колёсная мазь, которой колония дорожила как валютой, исчезли конфеты, заготовленные к празднику.
Обиднее всего было то, что колонисты относились к этим кражам равнодушно. Никак не хотели понять, что обокрадены именно они. После каждой кражи заведующий ждал, что вот наконец заговорит коллективный, общий интерес и заставит колонистов задуматься над происходящим. Но здесь в своеобразной форме продолжило существовать потребительское отношение к миру. «Так ведь вас же обкрадывают», - сказал заведующий Задорову. «Ну, чего ж там меня? Ничего тут моего нет», - ответил Задоров. Колония, колонийская собственность, общее дело – не моё добро. Моё – только лично принадлежащее, то, что я могу потребить, когда мне вздумается, - так рассуждал не только Задоров. Так, по существу, рассуждали и другие.
Можно было бы попытаться приостановить воровство, наняв двух хороших сторожей с винтовками, как советовал тот же Задоров.
Но заведующий не шёл на это, он шёл на другое – на обострение ситуации. Надо было не вора поймать, а переломить отношение колонистов к воровству в колонии. Признаки перелома намечались. Костя Ветковский доказывал: «Нельзя сторожей! Сейчас мы ещё не понимаем, а скоро поймём все, что в колонии красть нельзя. Да и сейчас уже многие понимают».
Выясняется, что вор – Бурун, солидный, серьёзный, с активнейшим интересом обучающийся в школе. И вот он стоит перед судом всей колонии, перед первым судом в её истории.
Наконец-то колонистов прорвало. Они обрушались на вора дружно и страстно. Равнодушие сменилось гневом. Он всё возрастал и готов был вылиться в кулачную расправу над Буруном. Его с трудом вытащили из разъярённой толпы.
«– Пусть говорит Бурун! Пускай скажет! – крикнул Братченко.
Бурун опустил голову:
– Нечего говорить. Вы все правы. Отпустите меня с Антоном Семёновичем, - пусть накажет как знает.
Тишина. Я двинулся к дверям, боясь расплескать море зверского гнева, наполнявшего меня до краев. Колонисты шарахнулись в обе стороны, давая дорогу мне и Буруну». Так они и вышли вдвоём – с трудом сдерживающий себя заведующий и Бурун, казавшийся в тот момент «последним из отбросов, который может дать человеческая свалка».
И вот вслед за такой напряжённой кульминацией идёт совсем неожиданная, но внутренне глубоко оправданная развязка.
«Бурун поднял голову, пристально глянул в мои глаза и сказал медленно, подчёркивая каждое слово, еле-еле сдерживая рыдания:
– Я… больше… никогда… красть не буду.
– Врёшь! Ты это уже обещал комиссии.
– То – комиссии, а то – вам! Накажите как хотите, только не выгоняйте из колонии.
– А что для тебя в колонии интересно?
– Мне здесь нравится. Здесь занимаются. Я хочу учиться. А крал потому, что всегда жрать хочется.
– Ну, хорошо. Отсидишь три дня под замком, на хлебе и воде».
Дело кончается ещё проще. Бурун пробует гордо отказаться, но заведующий взрывается: «Какого чёрта, ломаться ещё будешь!» - и Бурун берётся за ложку.
Казалось бы, проявлена к Буруну излишняя снисходительность и незачем было копить в душе море тяжёлого гнева, если дело кончилось горячим обедом на другой день «ареста», но цель была не только в том, чтобы выявить и наказать вора, надо было заставить колонистов понять свой общий, коллективный интерес, надо было очистить их души от равнодушия к колонии, вытравить всё то, что связывало их Буруном и позволяло им со спортивным интересом восторгаться: какой ловкий парень орудует в колонии!
Была достигнута и другая цель, касавшаяся судьбы самого Буруна. Он и колония предстали как непримиримые противники, из которых один должен непременно уступить другому. Бурун признал силу и правоту коллектива.
Несколько важных мотивов связывают этот эпизод с Буруном из первой части «Поэмы» с важнейшими эпизодами её второй части, в которых снова решается судьба колонии. Макаренко в письме Горькому отмечал, что первой части «Педагогической поэмы» он хотел показать, как он, неопытный и даже ошибающийся, создал коллектив из людей заблудших и отсталых. Во второй части задача уже была другая: показать «диалектичность развития» коллектива. Он уже совсем преобразился. Дисциплинированный, дружный, сознательный коллектив молодёжи добился многого на хозяйственном поприще. Он стал политическим, идейным и культурным центром в своём районе и не только в районе. С бывшими «правонарушителями» теперь жадно искала общения окружающая молодёжь. Её привлекали стройные, собранные, полные чувства собственного достоинства фигуры колонистов, богатая, многообразная, полная напряжения жизнь коллектива горьковцев.
И вот, оказывается, колония эта – на краю катастрофы. Причины катастрофы – совсем не те, что угрожали её жизни на первом этапе. И всё же, вникнув в дело поглубже, можно усмотреть в очень разных ситуациях и нечто сходное.
Давно прошло время, когда колонист мог сказать: «Ничего моего тут нет». Колония стала домом и гордостью каждого из них. Домом, без которого не прожить, и гордостью которая придаёт реальный смысл существованию. Первым рабфаковцам было трудно покидать колонию, коллектив заботился о своих рабфаковцах, дорожил и гордился ими.
Казалось бы, решены все проблемы и нет более почвы для каких-либо конфликтов; тем более что «новенькие» очень скоро входили в жизнь коллектива и даже самые разболтанные и своевольные не могли долго сопротивляться его властной требовательности, его открытой дружественности.
Отсюда возникает ряд вопросов. Почему колонию покидает Костя Ветковский, один из самых серьёзных и привлекательных горьковцев? Почему он уходит со словами: «Здесь стало неинтересно. Мне не нравится здесь»? Почему совет командиров вынужден выгнать из коллектива Опришко, одного из старых колонистов, над которым чары кулацкой дочери Маруськи и кулацкое благополучие дома её родителей возымели большую власть, чем привязанность к колонии? Почему ни коллективу, ни его руководителю не удалось сладить с Чоботом – он повесился ночью на третье мая, после того как вся колония красиво и ярко, единым коллективом отпраздновала Первое мая?
Конечно, каждый из этих случаев объяснялся особыми обстоятельствами и индивидуальными человеческими характерами. И уж менее всего можно было винить коллектив в истории с Чоботом – ведь причина его смерти, казалось бы, глубоко личная: он не мог совладеть со своей любовью к девушке, никак не желавшей идти за него замуж.
Однако рабфаковец Карабанов, осмысляя эти происшествия, заявляет: «Надо думать про завтрашний день... тикайте отсюда с колонией, а то у вас все перевешаются». И не только перед Карабановым, перед глазами заведующего тоже возникает «какой-то грозный кризис». Причина кризиса – остановка в жизни коллектива.
Радостное ощущение своих успехов начало принимать в коллективе оттенок какого-то самоупования и самодовольства. Ведь когда заведующий колонией так упорно, так наступательно боролся с потребительским подходом своих воспитанников к жизни, это была борьба за расширение человеческих перспектив. От надежды на удовлетворение своих сегодняшних, и только сегодняшних до ещё и самых примитивных, потребностей он поднимал их к перспективам будущего. Он открывал перед ними коллективные перспективы.
А теперь колония утрачивала эти перспективы, и потому в новой, внешне весьма безобидной форме в сознание колонистов вновь проникло потребительское отношение к жизни. Оказывается, эгоизм может быть не только личный, но и коллективный.
По-разному ощущают это обстоятельство Костя Ветковский, Карабанов и заведующий колонией, по-разному реагируют они на него. Костя оставляет колонию. Карабанов чувствует необходимость каких-то радикальных перемен в жизни коллектива; в его совете («тикайте отсюда») есть зерно истины, но сформулировать он её не может.
А заведующий – тот обдумывает всю ситуацию в целом и совершает, как он выражается, «великое открытие»: мы почти два года стоим на месте – те же поля, те же цветники, та же столярная и тот же ежегодный круг. Нужно что-нибудь большое, чтобы голова закружилась от работы, нужна новая задача, которая потребовала бы от коллектива новой инициативы, новых поисков и новых напряжений.
Эта идея заведующего захватывает коллектив; начинается пора мечтаний, увлекательных проектов: самый заманчивый – переезд на остров Хортицу, в «хорошее, богатое, красивое место». А всё другое, что колонии предлагали, она отвергала. Её не устраивает монастырь под Пирятином – город неинтересен. Её не устраивает и Куряж, детская колония под Харьковом, вконец разложившаяся, т.к. представление о таком учреждении для процветающей колонии было «просто отвратительным».
Общее собрание горьковцев, решающее – брать или не брать Куряж, - одна из драматичнейших сцен «Поэмы», одна из её идейных кульминаций.
Заведующий и колонисты мучаются сомнениями. Стоит ли рисковать колонией Горького, всей её слаженной жизнью? Во имя чего это нужно делать? Неприятную неуверенность ощущают все колонисты, ощущает её и заведующий. «Что это происходит, - думает он, - был ли я ребёнком четыре месяца назад, когда с колонистами бурлил и торжествовал в созданных нами запорожских дворцах? Вырос ли я за четыре месяца или оскудел только?».
В чём же смысл это борьбы, происходящей в душе заведующего, в душах колонистов? Она выплёскивается наружу в столкновении двух старших членов коллектива, воспитателя Ивана Ивановича и завхоза Калины Ивановича, один из которых против Куряжа, а другой – за. Перед нами поразительная сцена. Как и ряд приедыдущих, эта сцена предельного обнажения противоречий, возникших в колонии. Спорят друг с другом не только Калина Иванович и Иван Иванович. Это спорит сама с собой вся колония.
Когда коллектив и его руководитель погрузились в мир мечты, в мир увлекательных проектов, проекты эти, при всей своей смелости, были несвободны от потребительских тенденций, а места, при всей своей красоте, тоже была мечтой во многом эгоистической: хотелось, прежде всего, сохранить свою колонию, размахнуться ещё шире в своей колонии. И вот надо расставаться с этой мечтой. Всем – не только воспитанникам, но и воспитателям, в том и заведующему, который ведь тоже в какой-то мере поддался «эгоизму коллектива».
Решая свои внутренние дела или проблемы, возникшие в борьбе с кулацким окружением, колония всё время получала уроки идейного, политического, нравственного воспитания. Но теперь горьковцы оказались перед очень сложной задачей. Чтобы её решить, им предстояло совершить скачок в своём идейном и нравственном развитии. И совпали горьковцы в Куряжом, прежде всего, потому, что совпали с собственным эгоизмом.
Стоит вдуматься в сугубо личную историю Чобота – ведь не случайно увидел в ней Макаренко какой-то важный симптом кризиса, угрожающего всей колонии в целом. Чобот – парень совсем не плохой, он из тех, кто «сдохнет, а пулемёта не бросит». Наташу Петренко он действительно спас от кулацких измывательств, помог ей стать колонисткой. По-своему Чобот сильно любит Наташу и жить без неё не может. Но когда Чобот кончил жизнь самоубийством, колонисты «встретили это самоубийство сдержанно». Один из них сказал: «Чобот не человек, а раб», другой: «От жадности помер». Казалось бы, «жадность» здесь вовсе ни при чём. Однако этим словом колонист Лапоть по-своему заклеймил чувство Чобота как внутренне эгоистическое, неморальное. Ведь Чобот не только потерял способность считаться с интересами колонии, он пренебрегал и интересами Наташи, которую хотел во что бы то ни стало увести в свою деревню. Чобот был человеком с неразвитой совестью.
После того как заведующий колонией побывал в Куряже и увидел там несколько десятков запуганных, бледных девочек, они в его душе вдруг стали «представителями его собственной совести». В кульминационных главах второй части «Педагогической поэмы» этот путь к осознанию ответственности за чужие судьбы проходит вся колония и растет при этом нравственно. В «Педагогической поэме» изображена огромная галерея молодых людей, каждому из которых коллектив помог самоопределиться, выработать и проявить характер.
Заведующий колонией тончайшим образом ориентируется в том многообразии эмоций, чувств и страстей, которые его окружают. Ему важно постигнуть природу эмоции, природу той страсти, с которой он сталкивается в каждый момент, т.к. самая незначительная эмоция может быть темной (и тогда с ней необходимо бороться), но в ней же может таиться зародыш высокого и красивого чувства (и тогда надо помочь этому чувству пробить себе дорогу).
Колонист Осадчий к жизненным радостям «был очень неразборчив» - в селе Пироговке его привлекал самогон. Неизменным его спутником был известный колонистский лодырь и обжора Галатенко. Колонистка Раиса, совершив тяжёлое преступление, после этого «смотрела тупо, как животное», поправляя фартук на коленях. Колонисты во время ссор бросались друг на друга с ножами. Такого рода животные эмоции вызывали у заведующего острую реакцию и страстное сопротивление. Он борется с ними настойчиво и непрерывно.
Но заведующий колонией устанавливает и другое: скрытый в человеке нравственный инстинкт, который нередко проявляется ранее всего именно в эмоции, в чувстве, в непроизвольной реакции на тот или иной факт жизни.
Макаренко пристально следит за этими моментами рождения и проявления подлинно человеческой эмоции. Он схватывает и изображает их с большой художественной выразительностью. После очередного происшествия в колонии, вызывающего у заведующего сознание горькой обиды и даже беспомощности, он убегает в лес, в гуще которого ему и не приходилось ранее бывать – человеческие дела «приковывали его к столам, верстакам, сараям и спальням». Тишина леса привлекает и успокаивает. Руководителя колонии даже захотелось «никуда отсюда не уходить и самому сделаться вот таким стройным мудрым ароматным деревом и в такой изящной, деликатной компании стоять под синим небом».
Но вот сзади хрустнула ветка. Заведующий оглянулся. «Весь лес, сколько видно, был наполнен колонистами. Они осторожно передвигались а перспективе стволов, только в самых отдалённых просветах перебегали по направлению ко мне.
Я остановился удивлённый. Они тоже замерли на местах и смотрели на меня заострёнными глазами, смотрели с каким-то неподвижным, испуганным ожиданием.
– Вы чего здесь? Чего вы за мной рыщете?
Ближайший ко мне Задоров отделился от дерева и грубовато сказал:
– Идемте в колонию.
У меня что-то брыкнуло в сердце.
– А что в колонии случилось?
– Да ничего… Идемте.
– Да говори, черт! Что вы, нанялись сегодня воду варить надо мной?
Я быстро шагнул к нему на встречу. Подошло ещё два-три человека, остальные держались в сторонке. Задоров шепотом сказал:
– Мы уйдем, только сделайте для нас одно одолжение.
– Да что вам нужно?
– Дайте сюда револьвер.
– Револьвер?
Я вдруг догадался, в чем дело, и рассмеялся:
– Ах, револьвер! Извольте. Вот чудаки! Но ведь я же могу повеситься или утопиться в озере.
Задоров вдруг расхохотался на весь лес.
– Да нет, пускай у вас! Нам такое в голову пришло. Вы гуляете? Ну, гуляйте… Хлопцы, назад!».
В этих осторожно передвигающихся фигурах, в этих глазах, полных испуганного ожидания, во всей этой ситуации, как и в том «невероятном смущении», в котором вечером того же дня пребывали колонисты, в том, как Бурун не отходил от заведующего и «настойчиво-таинственно помалкивал», в том, как Задоров скалил зубы и возился с малышом Шелапутиным, а Карабанов «валял дурака и вертелся между кроватями, как бес», - во всем этом Макаренко передает рождение новой коллективной эмоции. Оно составляет для него событие великого значения.
Осторожно передвигающиеся по лесу фигуры, последовавшая затем игра в фанты, которой занялись сорок оборванных ребят при свете керосиновой лампы свидетельствуют о рождении коллективных связей в колонии. Макаренко очень часто прибегает именно к этим свидетельствам чувства, переживания, эмоции, показывая, как в колонии развивается, зреет, обретает подлинную мощь сознательная дисциплина. Ведь для него эмоция часто содержит в себе зародыш сознательности, а нередко становится выражение того, что какие-то важные идеи и нормы вошли не только в сознание, но и в плоть и кровь человека.
Если на лице Задорова улыбка пробивается сравнительно легко и скоро, хотя и это стоило заведующему колонией «хорошего куска» жизни, то со многими другими колонистами дело обстояло сложнее и труднее. И в этом смысле антиподом Задорова мог служить Галатенко, самый ленивый, самый внешне и внутренне неподвижный человек.
Но вот начинается борьба за Куряж; туда уже выехала группа горьковцев во главе с заведующим. Все в колонии нетерпение ждут первых известий о положении дел в Куряже. И когда заведующий на один день возвращается к горьковцам, чтобы ускорить переезд всей колонии на новое место, его поражает возбуждение, охватившее весь коллектив. «Это колонисты или эманация радия? Даже Галатенко, раньше категорически отрицавший бег как способ передвижения, теперь выглянул из дверей кузнецы и вдруг затопал по дорожке, потрясая землю и напоминая слов царя Дария Гистаспа. В общий гам приветствий, удивлений и нетерпеливых вопросов и он внес свою долю:
– Как там оно, помогает чи не помогает, Антон Семенович?
Откуда у тебя, Галатенко, такая мужественная, открытая улыбка, где ты достал тот хорошенький мускул, который так грациозно морщит твое нижнее веко. Чем ты смазал глаза – брильянтином, китайским лаком или ключевой чистой водой? И хоть медленно ещё поворачивается твой тяжёлый язык, но ведь он выражает эмоцию. Черт возьми, эмоцию!».
Это достижение – эмоция на лице Галатенко, эмоция тревоги, заинтересованности, ожидания предстоящего трудного дела. Но Макаренко и далее не оставляет Галатенко в покое, он возвращается к нему на следующих страницах книги, и не только потому, что этот персонаж вносит в книгу комический элемент. Макаренко фиксирует мгновение, когда Галатенко «показывает Лаптю полную чашу гнева, от которого подымается медленный клубящиеся пар человеческого страдания. Большие серые глаза Галатенко блестят тяжело, густой слезой».
Научить даже Галатенко тревожно переживать интересы колонии, вывести даже его из состояния равнодушия и внутренней спячки, пробудить даже в нём сознание человеческой личности – в этом заведующий колонией видел одно из решений задачи, которую он перед собой поставил.
Возникают следующие вопросы. Почему одним из наиболее близких друзей и помощников руководителя коллектива становится колонист Карабанов? Как Макаренко на страницах «Поэмы» изображает процесс сближения этих двух людей, что он здесь особенно выделяет?
Не только «хлопцев», но и заведующего Карабанов притягивает к себе горячей страстностью своей натуры, вечно бурлящим темпераментом, своей способностью то негодовать, то восторгаться, то «по-телячьи» радоваться. Карабанов многое уже повидал на своем веку, его симпатии к колонии, к ее укладу имеют более осознанный характер, чем у иных из его товарищей.
И все же в Карабанове еще много стихийничества, понимание интересов колонии сочетается у него с анархическим своеволием, страстность способна перерастать в необузданность. И когда заведующий колонией вынужден изгнать Митягина, как человека неисправимого и втянувшего в свои темные дела нескольких колонистов, в том числе Карабанова, последний в знак протеста против такой «жестокости» уходит вместе с Митягиным. Начинается «хождение Семена по мукам». Без колонии он не может и приходит в нее «в самый разгар сельскохозяйственной ажиотации», начавшейся там с появлением агронома Шере. Карабанов, человек с «хлеборобской жилкой», втягивается в эту «ажиотацию»,
и т.д.................