Одним из самых громких уголовных дел в дореволюционной России стало дело так называемых «червонных валетов». Речь шла о преступном сообществе, основной деятельностью которого были различные аферы и мошенничество. Несколько лет они оставались неуловимы. А все дело было в том, что в шайку входили молодые люди из знатных и богатых семей, которых никто и не подозревал в преступных наклонностях!

Рокамболь по-российски

Осенью 1867 года молодой купец Иннокентий Симонов, коротая вечер с приятелями за карточным столом в своем доме на Маросейке, полушутя предложил создать «клуб мошенников». Наименование придумал служащий Московского городского кредитного общества, сын артиллерийского генерала Павел Шпейер. Ему пришло в голову назвать новое сообщество по роману французского писателя Понсона дю Террайля о похождениях разбойника Рокамболя – «Клуб червонных валетов». Шпейер же был избран бессменным председателем клуба. Членами организации стали Симонов, князь Всеволод Долгоруков, сын тайного советника Давыдовский, нижегородский помещик Массари, нахичеванский купец Султан-Шах Эрганьянц, светские повесы Неофитов, Брюхатов, Протопопов, Каустов и Огонь-Догановский.

Расписка за… воздух!

Вот одно из первых «дел» Клуба. В Смоленск и Петербург через Нижегородскую контору Российского общества страхования и транспортирования кладей были отправлены наложенным платежом ящики с «товаром» на суммы, в совокупности составлявшие несколько тысяч рублей. Отправителем значился некто Протопопов. Однако адресаты за товаром не явились, а когда посылки вскрыли, то вместо заявленных в квитанциях белья и пушнины обнаружили внутри пустые деревянные ящики.

Суть махинации заключалась в следующем. Нижегородская контора при отправке груза выдавала отправителям квитанции и подтоварные расписки, написанные на гербовой бумаге, с обязательством выдать уведомление о принятии товара адресатами. В то время такие расписки имели хождение наравне с денежными векселями. Их можно было, скажем, оставить в залог, или расплатиться ими за что-то. То есть деньги делались буквально из воздуха!

Продажа губернаторского дома

Еще одну весьма дерзкую аферу удалось провернуть Павлу Шпейеру. На одном из балов он познакомился с тогдашним московским генерал-губернатором - князем Владимиром Андреевичем Долгоруковым. Последнему Шпейера представили как коллежского регистратора. Обладая прекрасными манерами и будучи весьма приятным собеседником, молодой человек просто очаровал Долгорукова. В итоге двери дома генерал-губернатора оказались открыты для него. Более того – Владимир Андреевич разрешил новому другу в его отсутствие приводить сюда своих знакомых!

Однажды в Английском клубе Шпейер познакомился с богатым иностранцем, подыскивавшим себе в Москве апартаменты. Молодой человек представился ему московским помещиком, сумел войти в доверие и предложил приобрести… нынешнюю резиденцию Долгорукова. С его слов выходило, что настоящим владельцем особняка является он, Павел Карлович Шпейер, а генерал-губернатор всего лишь арендует у него недвижимость… К тому же, скоро он съезжает оттуда, так как недавно завершил строительство собственного дворца…

Разумеется, англичанин немедленно клюнул. Назавтра Шпейер показал ему генерал-губернаторский дом. Покупатель прошелся по всем комнатам и остался доволен увиденным. Ударили по рукам. Тотчас же Шпейер повез «клиента» в «нотариальную контору» на 2-й Ямской улице, и они оформили купчую. Дом был «продан» за сто тысяч рублей!

Говорят, Долгорукову пришлось заплатить новому «владельцу» его особняка крупную сумму отступных, чтобы только не поднимал шума – ведь дело касалось его, генерал-губернатора, репутации! И долго еще по Москве ходили слухи о том, как Шпейер продал англичанам дом самого генерал-губернатора…

Фабрика фальшивомонетчиков в Бутырке

Однажды сыскная полиция получила сведения, что в Москве действует подпольная организация фальшивомонетчиков, подделывающих ценные бумаги. Причем располагалась эта «фабрика» в губернском тюремном замке (ныне Бутырская тюрьма).

Вскоре полицейский осведомитель вышел на дворянина Неофитова, который пообещал превратить его вексель в 100 рублей в вексель на 10 000 рублей. И он выполнил свое обещание. Вексель при этом зашили в чистое белье, отправляемое в тюрьму, а вернулся он назад в корзине с грязным бельем, и уже с лишними нулями… Причем подделка совершилась так ловко, что даже банковские служащие не смогли ее распознать.

Сыщикам удалось завербовать одного из арестантов, который и выдал всю шайку, а также указал на ее связь с «лицами из высшего общества». Полиция принялась собирать доказательства, но тут при загадочных обстоятельствах один за другим скончались и тайный осведомитель, которому якобы принадлежал подделанный вексель, и арестант, бывший основным свидетелем.

Конец «червонных валетов»

В 1877 году шайка, наконец, была разоблачена. Избегнуть ареста удалось одному лишь Шпейеру. Рассказывают, что он просто-напросто сбежал из зала судебных заседаний и подался в Париж, где, скорее всего, неплохо устроился…

На скамье подсудимых оказалось 48 человек. Им вменяли в вину около 60 преступлений, совершенных в период с 1867-го по 1875 год. Во время одного из заседаний Султан-Шах Эрганьянц вдруг пустил изо рта пену и закричал: «Я царь всех армян!». Его отправили в психиатрическую лечебницу, хотя, скорее всего, обвиняемый просто «закосил» под сумасшедшего.

Иннокентий Симонов и Всеволод Долгоруков понесли наказание, но не слишком суровое - их на 8 месяцев заключили в работный дом. Некоторых отправили в арестантские роты Большинство членов шайки из «высшего сословия» лишили всех прав состояния и сослали на поселение в Сибирь.

ДЕЛО О «КЛУБЕ ЧЕРВОННЫХ ВАЛЕТОВ»

Заседание Московского окружного суда с участием присяжных заседателей, 8 февраля-5 марта 1877 г.

По обвинению в составлении преступного сообщества в целях похищения чужого имущества различными способами: посредством выманивания, подложного составления документов, введения в обман и проч., в принадлежности к этому сообществу, в мошенничестве, подлогах, присвоении и растрате чужого имущества, кражах, в грабеже, умышленном убийстве, в соучастии в этих преступлениях, в оскорблении должностного лица и, наконец, в кощунстве суду преданы: 1. Коллежский регистратор Павел Карлович Шпейер, 2. Дворянин Иван Михайлович Давидовский, 3. Дворянин Александр Алексеевич Протопопов, 4. Губернский секретарь Дмитрий Николаевич Массари, 5. Дворянин Николай Ипполитович Дмитриев-Мамонов, 6. Отставной поручик Дмитрий Алексеевич Засецкий, 7. Дворянин: Николай Петрович Калустов, 8. Дворянин Владимир Иванович Ануфриев, 9. Бывший нотариус Алексей Сергеевич Подковщиков, 10. Почетный гражданин Алексей Сергеевич Мазурин, 11. Московская цеховая Мария Петровна Байкова, 12. Московский купец Дмитрий Иванович Калинин, 13. Почетный гражданин Эрнст Христианович Либерман, 14. Московская мещанка Софья Павловна Соколова, 15. Губернский секретарь Николай Иванович Андреев, 16. Бывший князь, а теперь Ефремовский мещанин Всеволод Алексеевич Долгоруков, 17. Ревельский гражданин Николай Флорианович Адамчевский, 18. Сын коллежского регистратора Василий Ильич Топорков, 19. Старокрымский купец Иван Христианович Эрганьянц, 20. Почетный гражданин Василий Владимирович Пегов, 21. Отставной штаб-ротмистр Святослав Иванович Жардецкий, 22. Рязанский купец Александр Иванович Фирсов, 23. Дворянин Александр Михайлович Поливанов, 24. Бывший дворянин Аркадий Николаевич Верещагин, 25. Бывший дворянин Леонид Константинович Плеханов, 26. Бывший отставной поручик Константин Евгеньевич Голумбиевский, 27. Бывший коллежский советник Александр Тимофеевич Неофитов, 28. Бывший почетный гражданин Валентин Николаевич Щукин, 29. Московская мещанка Александра Евдокимовна Змиева, 30. Лишенный прав Андрей Макарович Сидоров, 31. Московский купец Полиевкт Харлампиевич Чистяков, 32. Лишенный прав Константин Карлович Зильберман, 33. Дворянин Константин Платонович Огонь-Догановский, 34. Жена бывшего почетного гражданина. Александра Казимировна Щукина, 35. Жена коллежского регистратора Екатерина Никифоровна Шпейер, 36. Крестьянин Михаил Иванович Грачев, 37. Россиенский мещанин Овсей Иудинович Мейерович, 38. Дворянин Александр Николаевич Никитин, 39. Отставной поручик Алексей Нилович Дружинин, 40. Бывший унтер-офицер Константин Ануфриевич Понасевич, 41. Поневежский мещанин Исидор Маркович Брещ, 42. Московский купец Александр Николаевич Смирнов, 43. Нахичеванский купеческий сын Сергей Павлович Султан-Шах, 44. Иркутская мещанка Екатерина Евдокимовна Башкирова, 45. Нижегородская мещанка Дарья Никифорова, 46. Дворянин Петр Петрович Калустов, 47. Сын коллежского секретаря Иван Семенович Брюхатов, 48. Ефремовский мещанин Николай Дмитриевич Соболев-Иванов.

В настоящем заседании дело слушалось в отсутствие бежавших подсудимых Шпейера и Сидорова, а также в отсутствие удаленного уже при самом открытии суда купеческого сына Султан-Шаха вследствие возбужденного на суде сомнения относительно состояния его умственных способностей. Суд постановил ввиду болезненного состояния подсудимого дело о Султан-Шахе отделить от дела об остальных подсудимых, предоставив усмотрению судебной палаты распорядиться о произведении над Султан-Шахом предварительного испытания в порядке, установленном судебными уставами. Немедленно собравшаяся судебная палата в заседании разрешила в этом смысле предложенный вопрос и написала указ, который и был получен окружным судом в тот же день к 8 часам вечера. Таким образом, рассмотрение дела о «червонных валетах» состоялось в то же заседание суда.

Председательствовал товарищ председателя С. Я. Орловский. Обвинял товарищ прокурора Н. В. Муравьев. Защищали подсудимых: Давидовского - присяжные поверенные В. М. Томашевский и г. Кутырин, Протопопова - присяжный поверенный г. Пагануцци, Массари - присяжный поверенный Н. В. Баснин, Дмитриева-Мамонова - помощник присяжного поверенного Г. А. Дурново, Засецкого - помощник присяжного поверенного И. С. Курилов, Николая Калустова - А. А. Саблин, Ануфриева - присяжный поверенный Н. В. Юнгфер, Подковщикова - присяжный поверенный Л. Г. Харитонов, Мазурина - присяжный поверенный Ф. Н. Плевако, Байкову - присяжный поверенный М. Т. Головин, Калинина - С. В. Евреинов, Либермана - прис. поверенный В. М. Пржевальский, Соколову - присяжный поверенный Л. А. Куперник, Андреева - присяжный поверенный В. О. Гаркови, Долгорукова - присяжный поверенный А. С. Гольденвейзер, Адамчевского - присяжный поверенный Л. Г. Харитонов, Топоркова - помощник присяжного поверенного г. Гейнце, Эрганьянца - присяжный поверенный А. М. Фальковский, Пегова - помощник присяжного поверенного И. А. Соколов, Жардецкого - присяжный поверенный г. Харлампович, Фирсова - присяжный поверенный А. Н. Попов, Поливанова - присяжный поверенный А. В. Лохвицкий, Верещагина - помощник присяжного поверенного Г. А. Дурново, Плеханова - прис. поверенный А. А. Котлярев, Голумбиевского - кандидат прав г. Зворыкин, Щукина - присяжный поверенный Н. В. Юнгфер, Змиеву - кандидат прав г. Белоярцев, Чистякова - прис. поверенный Н. С. Тростянский, Зильбермана - присяжный поверенный Г. В. Бертгольд, Огонь-Догановского - помощник присяжного поверенного И. С. Курилов, Щукину - помощник присяжного поверенного А. Е. Корш, Екатерину Шпейер - присяжный поверенный В. И. Высоцкий, Грачева - помощник присяжного поверенного А. И. Ильин, Мейеровича - присяжный поверенный С. В. Алексеев, Никитина - присяжный поверенный Вишеславцев, Дружинина - присяжный поверенный Л. В. Крушинский, Понасевича - помощник присяжного поверенного Гейнце, Брещ - присяжный поверенный г. Глаголев, Смирнова - присяжный поверенный Н. С. Тростянский, Башкирову - помощники присяжного поверенного г. Гейнце и И. С. Курилов, Никифорову - присяжный поверенный А. Г. Харитонов, Петра Калустова - помощник присяжного поверенного г. Чернов, Брюхатова - присяжный поверенный г. Воронец, Соболева-Иванова - присяжный поверенный А. А. Спиро. Неофитов защитника иметь не пожелал. Гражданскими истцами было признано 5 лиц, в числе их интересы торгового дома «Г-на Волкова сыновья» поддерживал кандидат прав Д. И. Невядомский.

Общая характеристика всех обвинений, изложенная во введении к обвинительному акту, заключается в следующем: В августе 1871 года в 1-м следственном участке г. Москвы возникло предварительное следствие о получении с потомственного почетного гражданина Клавдия Филипповича Еремеева после приведения его упоительными напитками в состояние беспамятства безденежных обязательств на значительную сумму. Обвинение в этом преступлении пало на дворянина Давидовского и коллежского регистратора Павла Шпейера, а затем и на других лиц. Во время расследования обмана Еремеева начали одно за другим обнаруживаться разные преступления, совершенные как Давидовским и Шпейером, так и многими другими лицами в разнообразнейших сочетаниях соучастия и совокупности деяний. Обстоятельства, раскрытые следствием, с одной стороны, выяснили целый ряд преступлений, направленных преимущественно против чужой собственности, а с другой, указали на несколько групп обвиняемых и существование явных признаков злонамеренных шаек.

Общими отличительными свойствами обнаруженной обширной преступной деятельности обвиняемых в Москве, С.-Петербурге, Туле, Тамбове и Нижнем Новгороде оказались: 1. Принадлежность большей части обвиняемых к высшим в обществе состояниям (из 48 - 36, из коих дворян 28); 2. Совершение некоторых из преступлений обвиняемыми, в числе 8 человек, уже приговоренными судом по прежним делам к лишению прав состояния; 3. Неимение у большинства обвиняемых ни определенных занятий, ни определенных средств к жизни, ни оседлости; 4. Значительность суммы, до которой простираются в общей сложности все составляющие предмет настоящего дела кражи, подлоги и мошенничества, именно до 280 тысяч рублей; 5. Сложность и разнообразие средств и приемов, употребленных для совершения преступлений.

Настоящее дело, обратившее на себя внимание общества не только у нас, но и за границей (заграничная печать отводила немало места отчетам по этому делу), предстало перед судом после семилетнего предварительного следствия. По мере своего развития предварительное следствие обнаружило 56 преступлений и 48 обвиняемых. Преступления эти оказались совершенными в течение 9-летнего периода времени, а именно с 1867 по 1875 год.

Сущность дела, по данным обвин. акта, разделенного на 31 отдел, и судебного следствия, причем допрошено было до 300 свидетелей, сводится к следующему ряду преступлений.

В 1871 г. жил в Москве молодой купец, 21 года, Клавдий Филиппович Еремеев, имевший состояние тысяч в 150, женившийся за несколько месяцев перед тем на молодой девушке. Обладая весьма слабым характером, он попал в приятельский кружок, который, к великому горю жены его Глафиры Васильевны, увлекал его в кутежи, пьянство и разгул, кончавшийся по большой части скандалами. Еремеев стал весьма быстро проматывать свое состояние и, находясь постоянно в состоянии опьянения, доходящего часто до беспамятства, в весьма непродолжительное время выдал на себя долговых обязательств на сумму около 60 тысяч рублей, из коих 25 тысяч рублей могли быть признаны за долги, сделанные им добровольно и в сознательном состоянии. Наконец от пьянства Еремеев заболел белой горячкой (delirium tremens), стал впадать в совершенное беспамятство и, хотя в таком состоянии он и не терял способности двигаться и говорить, но впоследствии помнил о всем, происшедшем с ним в то время, весьма смутно. Болезнь его дошла до таких размеров, что ему пришлось прибегнуть к пользованию врачей. Между тем двое товарищей его, Иван Давидовский и Ануфриев, обратились к одному торговцу лошадьми, отставному поручику Николаю Ардалионовичу Попову с предложением купить у него 8 лошадей под вексель Еремеева в 15 тысяч рублей, причем указали на Мазурина, как на человека, согласного принять этот вексель в дисконт. В то время у Попова на даче жил принадлежавший к тому же кружку некто Павел Карлович Шпейер, который, служа в Московском кредитном обществе, рассказами о том, что Еремеев очень богат и что дом его оценен в 270 тысяч рублей, убедил Попова согласиться на эту сделку и посоветовал ему при этом взять с Еремеева особый договор и доверенность на право получения денег из Кредитного общества по залогу дома. Узнавши о заключении этой сделки, Глафира Васильевна отправилась к своему знакомому Бардину, соседу Попова, и, пригласив к Бардину Попова, стала убеждать его возвратить ей документы ее мужа и разрушить их сделку, причем рассказывала, что ее мужу лошадей вовсе не нужно и что это все проделки окружавших его друзей, которые сами желают воспользоваться этими лошадьми на счет ее мужа. Попов исполнил просьбу Еремеевой и часть документов ее мужа возвратил ей самой, а другую уничтожил. Когда же вскоре после этого Ануфриев явился к нему с новым предложением купить вексельный бланк Еремеева в 20 тысяч рублей, он от этого отказался.

Недели через две после этого Еремеев из дома своего исчез и пропадал более четырех дней. По собственному его рассказу, он отправился к братьям Давидовским, жившим на Тверской, в доме Любимова; сильно напившись, он остался там ночевать, а на другой день совершенно пьяный отправился к генерал-губернатору жаловаться на какого-то Локотникова, который будто бы взял у него для дисконта вексель на 8 тысяч рублей, но оттуда был препровожден в Тверскую часть для вытрезвления. Из части его выручил Иван Давидовский, который увез его в гостиницу «Крым», поместив его в особый номер, где он и пьянствовал вместе с любовницей его Марьей Петровой и Ануфриевым.

Между тем жена Еремеева, беспокоясь о безвестном отсутствии мужа, поехала разыскивать его в номера, где жили Давидовские. Получив ответ, что его там нет, она пригласила с собой поверенного своего мужа Петрова и вместе с ним отправилась немедленно к нотариусу Подковщикову, у которого муж ее обыкновенно совершал свои сделки. Там они застали Шпейера и Мазурина; предполагая, что приятели Еремеева будут брать с него векселя, после их отъезда они обратились к Подковщикову с просьбою не совершать документов от имени Еремеева, так как он постоянно пьян и не сознает своих поступков. Подковщиков отвечал им на это, что акты от имени Еремеева он будет совершать только тогда, когда последний будет трезв, и обещал дать знать им, когда Еремеев к нему приедет. А Еремеева тем временем все поили, возили в Стрельну, и когда он уже очень напился, приехал Шпейер и дал ему подписывать гербовую бумагу, которой он, подписывая, перепортил на 40 рублей; при этом Шпейер дал ему 50 рублей. Наконец Еремеев заснул на диване. Товарищи его тоже перепились и передрались, так что многие из них были выведены, причем один из них, Бабашев, во все горло кричал: «Ах вы, подлецы! Что вы, обделить меня хотите?! Так я же вам покажу, кто я! Все открою, себя не пожалею и вас всех потоплю». В десятом часу вечера Еремеева разбудили, посадили в карету и повезли в контору Подковщикова. Хотя было уже поздно и входная дверь конторы была заперта, его повели через задний вход, и он, совершенно пьяный, на лестнице упал и ушиб себе ноги. Затем его ввели в какую-то комнату, но только не в контору, и сказали: «Подписывай, все готово». Еремеев очень много подписывал, и как показали на суде эксперты, весьма нетвердо; при этом кто-то поддерживал его руку. Между прочим, он запомнил, что подписал вексель в 20 тысяч рублей и что деньги эти ему обещали выслать в Петербург, а пока Шпейер выдал ему 150 рублей. Уходя от Подковщикова, Еремеев опять упал с лестницы; его снова посадили в карету и отвезли в гостиницу «Крым», где опять поили разными винами, а потом отправили вместе с Петром Давидовским в Петербург, где он и провел все время в пьянстве. По приезде оттуда его опять поили, стараясь не отпускать, но наконец Давидовские привезли его к воротам его квартиры, высадили из пролетки и уехали. По возвращении домой Еремеев заболел белой горячкой. Впоследствии оказалось, что Еремеев подписал три векселя в 1 тысячу 500 рублей каждый на имя Бабашева, вексель на имя Мазурина в 20 тысяч рублей и доверенность на его же имя на право получения денег и распоряжения ими, а также договор о способе удовлетворения Мазурина по вышеозначенному векселю. Все эти документы были явлены у нотариуса Подковщикова, который затем на суде показал, что считал себя вправе свидетельствовать их, так как жена Еремеева, предупреждая его о том, чтобы не совершать акты от имени ее мужа, свидетельства о его болезни никакого не представила. Еремеев же кроме вышесказанных 200 рублей, выданных ему Шпейером, никаких денег не получал, и когда поверенный его Петров сделал Мазурину через нотариуса Подковщикова заявление о неполучении его доверителем валюты по выданному им векселю в 20 тысяч рублей, Мазурин отвечал через своего поверенного, что он ни векселя этого, ни каких-либо других документов от Еремеева не получал. На суде же Мазурин показал, что он документы эти уничтожил.

Еремеев вскоре умер, и после него не осталось ничего.

Около того же времени в ту же компанию попало новое лицо, дворянин Тульской губернии Александр Алексеевич Протопопов. Протопопов имел прежде два имения - одно в Орловской, а другое в Тульской губерниях. За продажею этих имений и общим расстройством дел у него никакого состояния не осталось, но при увольнении своем в отставку из Тульского окружного суда в 1868 году, где он служил канцелярским чиновником, он получил аттестат, в котором значилось за ним Орловское имение в 1200 десятин. В августе 1871 года Протопопов приехал из Тулы в Москву, и остановившись в номерах на Тверской, в доме Андреева, нашел там Ивана Давидовского, который познакомил его с проживавшим в тех же номерах Дмитрием Массари. Давидовский, зная крайность, в которой находился Протопопов, мало-помалу приобрел над ним сильное влияние, обещая доставить ему сколько угодно денег и говоря при этом, что для него, как человека в Москве не известного, это будет особенно легко и удобно, так как в Москве много людей, которые поддадутся на обман. Давидовский в присутствии своей любовницы Марьи Петровой указывал Протопопову на возможность продавать и закладывать несуществующее имущество, прибавляя, что ему, Давидовскому, это не в первый раз. Подчинив себе волю Протопопова, заручившись его пассивным согласием и следуя обдуманному плану, он стал выдавать его за богатого человека, рассказывать всем, что у него есть в Тульском уезде винокуренный завод, а также, что он после дяди своего Коноплина получил большое наследство - имение в Козловском уезде Тамбовской губернии и конный завод. Эти ложные сведения о богатстве Протопопова, подкрепленные упомянутыми документами, распространяемые и поддерживаемые Давидовским, а впоследствии Шпейером и отчасти Калининым, послужили главными средствами для введения разных лиц в обман.

С помощью этих средств Давидовский от имени Протопопова делал займы, заставляя его выдавать безденежные векселя и дисконтируя их потом у разных лиц. Так посредством этих уверений в богатстве Протопопова он дисконтировал у купца Пономарева за 800 рублей два безденежных векселя в 4 тысячи рублей каждый, выданных Протопоповым на имя Либермана, причем из полученных от Пономарева денег дал Протопопову только 600 рублей. Кроме того, Давидовский предлагал Пономареву купить спирт из винокуренного завода в Тульском уезде, будто бы принадлежащего Протопопову, который даже дал Пономареву письмо к вымышленному своему компаньону по этому заводу. В действительности же завод этот арендовал у г-жи Ивашкиной купец Благушин. Точно так же Давидовский и Протопопов при помощи Давидовского, Славышенского, Либермана и свидетеля Астафьева дисконтировали у купеческого сына Султан-Шаха векселя Протопопова на имя Славышенского в 300 рублей и на имя Либермана в 2 тысячи рублей. Для дальнейшего совершения такого же рода займов Давидовский посоветовал Протопопову выдать Массари доверенность на управление его имениями, которые и были ложно в ней означены состоящими за Протопоповым. Получив от Протопопова такую доверенность с правом кредитоваться, Массари, хотя и не употреблял ее в дело и займов по ней не производил, однако же, знал о том, что у Протопопова нет никакого имения. Кроме того, Давидовский обещал Протопопову доставить ему в кредит лошадей от хорошего своего знакомого, отставного поручика Попова, для чего и возил Протопопова на дачу к Попову, уверяя последнего в богатстве Протопопова, которого вместе с тем Давидовский побуждал кутить и представлять из себя богатого барина.

Из номеров Андреева Протопопов в октябрь 1871 года по возвращении из Тулы переехал в меблированные комнаты в доме Любимова, куда еще раньше переехал Иван Давидовский. Здесь же через братьев Давидовских Протопопов познакомился с бывшим князем, лишенным особых прав состояния, Всеволодом Долгоруковым. В первых числах ноября Давидовский убедил Протопопова переехать в гостиницу Шеврие, содержимую купцом Вавассером. Там Протопопов, несмотря на совершенное неимение денег, занял большой номер платою 8 рублей в сутки и с тех пор начал, что называется, пускать пыль в глаза. По совету Давидовского он познакомился с Шпейером, который начал ежедневно бывать у него. С этого времени Протопопов находился под влиянием Давидовского и Шпейера и, исполняя в точности все их советы и указания, продолжал изыскивать способы добывания денег. По удостоверению лиц, посещавших в это время Протопопова или имевших с ним дела, а также прислуги, внешняя обстановка, в которой находился Протопопов и состоявшие при нем Шпейер и Давидовский, была роскошная: они ездили в каретах, тратили много денег на кутежи, принимали гостей и вообще старательно поддерживали мнимое положение Протопопова как богатого землевладельца, вследствие временного безденежья и для хлопот по получению наследства ищущего занять денег, а также покупающего за дорогую цену экипажи и лошадей. При этом Протопопов по побуждению Шпейера и Давидовского предавался пьянству; они же руководили всеми его действиями и распоряжались всеми делами и сделками, в которые он входил с разными лицами по их указаниям. Первую роль в таких делах играл Шпейер, который сначала хотел достать Протопопову денег у генерала Пулло, потом у Крадовиля, а затем вместе с Давидовским возобновил переговоры с Поповым о покупке у него Протопоповым лошадей, причем Давидовский и Шпейер говорили Протопопову, что Крадовиль обещался им помогать в деле с Поповым. На дачу к последнему они снова привезли Протопопова, которого Шпейер рекомендовал Попову как родственника своей жены и помещика Тульской, Орловской и Тамбовской губерний. Уверяя Попова в богатстве Протопопова, Шпейер убеждал Попова продать ему в кредит лошадей, которых он вместе с ним и Давидовским смотрели и выбирали на даче Попова. Последний на такую продажу согласился, в особенности когда узнал от Шпейера, что состоятельность Протопопова известна Крадовилю, который даже готов взять в дисконт вексель Протопопова с известным учетом. Справившись у Крадовиля, Попов получил от него самый удовлетворительный ответ о состоятельности Протопопова, причем Крадовиль сказал, что такого рода сведения доставил ему по телеграфу из Тулы некто Занфтлебен. Самой депеши, однако, Крадовиль Попову не показал. Посещая Протопопова в гостинице Шеврие и видя его богатую обстановку, Попов кроме того, узнал, что Шпейер продал Протопопову под векселя свои экипажи и свою сбрую, которые и были ему доставлены, а сбруя Шпейера даже висела у Протопопова в номере. Убедившись в его состоятельности, а также и в том, что продажа ему лошадей может быть выгодною, Попов, при посредстве Шпейера согласился на эту продажу на следующих условиях: отпуская Протопопову пять лошадей за 10 тысяч рублей, он получает от него в задаток вексель в 4 тысячи рублей по запродажной расписке; вексель этот дисконтирует Крадовиль, а остальные 6 тысяч рублей будут уплачены ему Протопоповым в самом непродолжительном времени наличными деньгами; при этом Попов поставил непременным условием, чтобы впредь до окончательного расчета за проданными им лошадьми смотрели и ходили его кучера. Лошади эти были доставлены Протопопову и помещены в гостинице Шеврие вместе с кучером Попова Алексеем Поваровым. На другой день лошади были отведены в дом Голяшкина, в котором проживал Крадовиль, и помещены в особую конюшню с согласия Попова, которому объяснили, что по тесноте конюшни при гостинице Шеврие для лошадей нанята конюшня при доме Голяшкина.

Затем Шпейер уверял Попова, что Протопопов должен через него получить взаймы 2 тысячи рублей наличными деньгами от цыганки Шишкиной и уговорил его 11 ноября 1871 года написать на запродажной расписке, выданной им Протопопову, что расчет им получен сполна. Надпись эта, по словам Шпейера, была Протопопову необходима для кредита. Исполнив эту просьбу Шпейера и Протопопова, Попов имел в виду еще следующие доказательства состоятельности Протопопова: 1) кроме экипажей, купленных у Шпейера, Протопопов через того же Шпейера купил у каретника Носова на 1 тысячу 700 рублей экипажей, которые и были доставлены в гостиницу Шеврие; 2) 12 ноября 1871 года Протопопов выдал Шпейеру полную доверенность на управление имениями его в Орловской и Тульской губерниях, винокуренным заводом в последней, также имением в Козловском уезде, доставшимся ему по наследству от Коноплина, с правом кредитоваться на 20 тысяч рублей и получить будто бы следующую Протопопову выкупную ссуду на сумму более 20 тысяч рублей. Показывая Попову эту доверенность, Шпейер говорил, что он едет принимать в свое заведование дела и имения Протопопова и для этого даже отказывается от места в Московском городском кредитном обществе, которое занимает уже несколько лет; 3) когда Попов, тщетно ожидая от Протопопова уплаты за лошадей, начал сомневаться в его состоятельности и свои сомнения выражать как Протопопову, Шпейеру и Давидовскому, так и другим окружавшим их лицам, то для успокоения его и устранения его подозрений Протопопов при посредстве Шпейера запродал ему 10 тысяч ведер спирту с будто бы принадлежавшего ему винокуренного завода при селе Архангельском Тульского уезда по 63 коп. за ведро, на что и выдал ему запродажную расписку, по которой в задаток зачислена была тысяча рублей из денег, должных Попову за лошадей.

Независимо от вышеозначенной доверенности Шпейер, что было известно Попову, заключил с Протопоповым нотариальное условие, в котором уничтожение последним доверенности, выданной Шпейеру, обеспечивалось неустойкою в 10 тысяч рублей. По записке Шпейера Крадовиль согласился принять в дисконт вексель в 4 тысячи рублей, выданный Протопоповым Попову, но, отзываясь неимением наличных денег и необходимостью взять таковые из банка, выдал Попову в задаток только 500 рублей. Между тем в действительности действия и намерения Протопопова, Шпейера, Давидовского и Крадовиля были другого рода и имели вовсе не то значение, которое ввиду изложенных обстоятельств придавал им Попов. Протопопову Шпейер и Давидовский показали депешу, полученную Крадовилем из Тулы от Занфтлебена и заключавшую в себе неблагоприятные сведения о состоятельности Протопопова. В присутствии последнего Шпейер и Давидовский вычистили резинкой синий карандаш, которым был написан текст депеши, и, послав за синим карандашом, Шпейер написал другой текст такого содержания: «Имения состоят за Протопоповым, завод идет хорошо, верить можно». По словам Шпейера и Давидовского, депеша эта была написана для передачи Крадовилю, который должен был показать ее Попову. Экипажи и сбруя были проданы Шпейером Протопопову только для виду, оставались в гостинице Шеврие около двух дней и прислугою Шпейера были взяты обратно. Экипажи, привезенные от Носова, были вскоре после их доставления Протопопову отвезены к Крадовилю. 9 ноября, в самый день покупки Протопоповым лошадей у Попова, лошади эти, а также экипажи Носова были проданы Протопоповым Крадовилю, причем в продажных расписках, писанных рукою Шпейера и явленных у нотариуса Подковщикова, цена лошадям и экипажам означена была - первым в 5 тысяч рублей, а последним в 1 тысячу 300 рублей. Выдавая эти расписки, Протопопов выражал Шпейеру опасения, что Крадовиль присвоит себе лошадей и экипажи, но Шпейер успокаивал его, говоря, что Крадовиль ничего не сделает без его согласия. При этом в счет уплаты Шпейер привез от Крадовиля и отдал Протопопову 600 рублей, из которых 500 рублей были тотчас же отданы каретнику Носову в счет платы за экипажи. Кучеру Попова Алексею Поварову и конюху его Сорокину, находившимся при лошадях в доме Голяшкина, Крадовиль объявил, что он купил лошадей у Протопопова; Шпейер и Массари уговаривали Поварова не говорить Попову о продаже лошадей Крадовилю. По приказанию Крадовиля его прислуга запирала на ночь в конюшне конюха Попова Сорокина, а также хотела запереть и кучера Поварова, но он этому воспротивился.

Немедленно вслед за объявлением о покупке лошадей и экипажей Крадовиль и Шпейер стали показывать и продавать их разным лицам, которых они приводили. Шпейер говорил, между прочим, что лошадь Жулика он берет себе. Затем кучеру и конюху Попова было отказано, и они были удалены от лошадей, которые вместе с экипажами остались во владении Крадовиля. Он же объявил Попову, что векселя Протопопова на 4 тысячи рублей он в дисконт не возьмет и что у Протопопова никакого состояния нет. При этом он требовал обратно и получил от Попова выданные ему в задаток 500 рублей. Присвоение лошадей и экипажей Крадовилем по вышеозначенным продажным распискам было, по-видимому, неожиданностью для самого Протопопова, который требовал их у него обратно, но получил отказ. После этого отказа Шпейер в присутствии многих лиц сказал, что Крадовиль у него научился мошенничать. Увидев себя обманутым, Попов стал грозить Протопопову, Шпейеру, Давидовскому и другим: лицам их компании немедленно возбудить против них уголовное преследование. Угроза эта, по-видимому, испугала всех, почему и начаты были переговоры с Крадовилем о возврате лошадей. К участию в этих переговорах, имевших целью удовлетворение Попова за лошадей, Попов вместе с Симоновым принудили и Шпейера, причем переговоры происходили при деятельном участии Давидовского, а также в присутствии и с ведома Массари, Либермана, Астафьева и Генкина. По удостоверению свидетеля Симонова, во время означенных переговоров Шпейер вел себя весьма странно и как бы способствовал к возвращению лошадей, в сущности же, держал сторону Крадовиля, который, по-видимому, следовал его указаниям. Переговоры не привели ни к каким результатам, и Крадовиль на все просьбы и требования о возвращении лошадей отвечал решительным отказом. Лошади и экипажи были отобраны у него и возвращены по принадлежности лишь по распоряжению следователя. Вместе с тем Протопопову и другим, участвовавшим в деле лицам, сделалось известным, что Крадовиль, будучи введен Шпейером и Давидовским в убыток по дисконту векселя умершего Томановского, зачел за этот убыток лошадей и экипажи, полученные им от Протопопова. Убедившись в намерении Попова возбудить уголовное преследование против лиц, выманивших у него лошадей, Шпейер, чтобы предупредить его, поспешил подать следователю жалобу на доверителя своего Протопопова, в которой он объяснял, что Протопопов выдал ему доверенность на заведование и управление различными его имениями с правом кредитоваться на сумму не свыше 20 тысяч рублей, старался через его посредство заключать у разных лиц займы и таким образом перебрал у него около тысячи рублей денег, но что по сведениям, которые он, Шпейер, собрал вследствие недоразумений, возникших между Протопоповым, Поповым и другими лицами, оказалось, что Протопопов никакого состояния не имеет и таким образом его, Шпейера, обманул. Но вскоре Шпейер заявил тому же следователю, что он от преследования, возбужденного им против Протопопова, намерен отказаться, так как оно возбуждено им по недоумению. При этом он настоятельно требовал возвращения вышеозначенной им же представленной доверенности, которая, по его словам, должна была быть уничтожена для того, чтобы лишить возможности Попова обвинять его самого, Шпейера, в соучастии с Протопоповым в обмане. Просьба эта была оставлена без последствий. Взятие у Протопопова доверенности с обозначением в ней несуществующих имений было отчасти, как обнаружено следствием, средством всю ответственность за обман возложить на Протопопова, служитель которого Илья Павлов слышал разговор об этой доверенности между Шпейером и Иваном Давидовским. Во время переговоров о возвращении Попову лошадей Протопопов старался об этом, но затем Шпейер, как бы принимая в нем участие, перевез его к себе на квартиру и вместе с Давидовским убеждал его, что с Поповым мириться не следует. При этом Шпейер говорил Протопопову, что чем платить этому барышнику (т. е. Попову) и для этого доставать денег, лучше дать ему 3 тысячи. «Вот Давидовский,- добавил он,- берется за 2 тысячи убить Попова и украсть все настоящее дело». Шпейер и Давидовский говорили, что против них никто показывать не смеет, и многим угрожали, в том числе и Протопопову. Около того же времени Попов после бесплодного уговаривания возвратить ему лошадей в продолжение целой недели действительно возбудил уголовное преследование против Протопопова и Шпейера, после чего бывший помощник присяжного поверенного Симонов, принадлежавший прежде к их компании, перешел на его сторону и помогал судебному следователю разъяснить дело. Между прочим, Попов сам одно время состоял под следствием по делу о «клубе червонных валетов», но потом был освобожден.

Вообще, на основании значения, характера и последовательности действий Протопопова, Шпейера, Давидовского и Крадовиля по покупке лошадей у Попова, можно заключить, что первоначально Протопопов, Шпейер и Давидовский согласились совокупными усилиями ввести Попова в обман и выманить у него лошадей, причем обеспечили себе содействие Крадовиля, к которому лошади должны были поступить под видом продажи; при исполнении же задуманного плана Шпейер, Давидовский и Крадовиль воспользовались личностью Протопопова как орудием для своих целей, а в заключение первые, т. е. Шпейер и Давидовский, были обмануты в своих расчетах Крадовилем, который доставленных ему лошадей зачислил в уплату по старым с ними расчетам.

Между тем Протопопов, разыгрывая роль богатого помещика, не ограничился одним вышеизложенным фактом, но придумал еще следующее. Вследствие публикации, напечатанной в «Ведомостях московской городской полиции» от 26 октября 1871 года о том, что в меблированных комнатах на Тверской в д. Любимова № 4 нужен конторщик с залогом 400 рублей, бывший дворовый человек Батраков явился по означенному адресу и нашел там Протопопова, Долгорукова и Петра Давидовского, которые объяснили ему, что Протопопову, получившему наследство в Тамбовской губернии, нужен конторщик на большое жалованье на его винокуренный завод, находящийся в 12 верстах от Тулы. Батраков 28 октября поступил к нему в конторщики, а в залог отдал ему свой 5?процентный билет первого внутреннего с выигрышами займа, оцененный в 153 рубля. При этом Батраков заключил с Протопоповым условие, которое писал Петр Давидовский под диктовку Долгорукова. В условии этом серия и номер билета, отданного в залог Батраковым, не были записаны, что уже после было замечено им. В получении билета в виде залога Протопопов выдал Батракову расписку, засвидетельствованную у нотариуса. Того же 28 октября Протопопов билет Батракова тайно от него продал в конторе Марецкого, Батракова же в течение ноября до самого переезда своего на квартиру к Шпейеру продолжал уверять, что на днях отправит его в свое имение, приказывал ему в ожидании отправки жить в номерах дома Любимова и в разное время, вследствие настоятельных требований Батракова, передал ему на содержание 34 рубля. Между прочим, Протопопов посылал его к Массари, как к своему управляющему, для того, чтобы условиться с ним о времени их отъезда в имение Протопопова. Массари, прочитав письмо, присланное Протопоповым с Батраковым, назначил день отъезда, который, однако, и в этот раз не состоялся. Придя однажды к Протопопову в гостиницу Шеврие, Батраков застал у него Массари, который, показывая ему пачку денег, сказал, что Протопопову деньги эти прислали из его деревни. Впоследствии же Батраков узнал, что у Протопопова нет ни имения, ни винокуренного завода, почему на действие его он и принес жалобу.

Около того времени Иван Давидовский, нуждаясь в деньгах, обратился к Шпейеру, который сказал, что, хотя у него есть знакомое лицо, которое, без сомнения, не откажет ему в займе без всякого с его стороны обеспечения, но что он не хочет этим воспользоваться, а потому берется достать деньги только под залог чьего-нибудь векселя. Такой вексель в 6 тысяч рублей был написан не имеющим никакого состояния почетным гражданином Серебряковым.

Лицо, на которое указывает Шпейер, была цыганка Шишкина. Она была неграмотная и имела в Москве дом. Шпейер был с ней в близких отношениях и говорил, что она была от него без ума, так что он мог сделать с ней все, что ему заблагорассудится. Он за ней ухаживал и даже писал ей стихи.

Вексель Серебрякова Шпейер отвез к этой самой Шишкиной, которая, вполне ему доверяя, согласилась принять его за 3 тысячи рублей, из которых 400 рублей были выданы Давидовскому. Затем вскоре он привозил к Шишкиной Протопопова, которого подговаривал сторговать у нее вексель Серебрякова, чтобы уплатить им Попову за лошадей и тем предотвратить его намерение подавать на них жалобу, но Шишкина не хотела его уступить дешевле 3 тысяч рублей, и сделка эта не состоялась. Когда же наступил срок платежа, Шпейер, по его словам, взял этот вексель обратно и заменил его векселем в 4 тысячи рублей от своего имени.

При производстве следствия вексель, написанный Серебряковым и найденный при обыске у Шишкиной, был выдаваем подсудимыми за подложный, что было сделано ими ввиду обещаний освобождения из-под стражи. На суде они говорили, что за Серебрякова его хотел подписать Давидовский с согласия Шпейера, который, однако, при составлении векселя не присутствовал, а когда Давидовский приехал к нему в Городское кредитное общество и вынул из кармана гербовую бумагу, хотел писать вексель, то он остановил его и шутя сказал ему, что он не хочет знать и видеть подлога, а желает получить вексель Серебрякова с засвидетельствованным у нотариуса бланком Дмитриева-Мамонова, что в действительности и было исполнено.

К тому же периоду времени относится знакомство вышеописанного кружка с коллежским асессором Артемьевым.

Артемьев всю свою жизнь провел в далекой провинции, служа в разных губерниях, человек аккуратный, скромный, бережливый, простой и доверчивый. Сколотив себе тысячи три с половиною за все время своей 45-летней службы, Артемьев приехал в Москву и лелеял мысль купить маленькое имение, где бы можно было провести остаток жизни. У Артемьева была сестра, которой он помогал. Однажды в одном трактире Артемьев встретился и разговорился с Засецким.

Засецкий, сын бывшего богатого помещика, средних лет, начал свою житейскую карьеру с лейб-гусаров Павлоградского полка, в которых служил в былое время и Мамонов юнкером. Последнее время специальность Засецкого заключалась в добывании средств путем обманов, для чего он имел приличную квартиру в несколько комнат, хорошо обставленных.

Засецкий показался Артемьеву приличным человеком; Артемьев при первом же знакомстве передал ему между прочим о своем намерении купить маленькое имение. Засецкий вскоре после того приехал к Артемьеву с визитом. Завелось знакомство между ними, и они начали бывать друг у друга. Засецкий познакомил Артемьева с Мамоновым, а после и с Калустовым, также бывшим гусаром, другом Мамонова. Засецкий, приехав в первый раз к Артемьеву, сразу занял у него 80 рублей под вексель. Затем Засецкий начал усиленно уговаривать Артемьева купить у него имение на выгодных условиях. Артемьев поехал, посмотрел имение: оно ему не понравилось, и он отказался. Вскоре приехал Мамонов к Артемьеву и первым делом также занял денег у него на три дня.

Однажды Мамонов привез с собою к Артемьеву план имения и, выдавая его за свое, предлагал купить. Артемьев начал было отказываться, но его так усиленно упрашивал Мамонов, предлагал такую выгодную сделку, что Артемьев наконец согласился, но медлил. С тех пор Мамонов, Засецкий и Калустов до того преследовали Артемьева, что куда бы он ни отправлялся - они всюду следовали за ним. Тем временем Калустов попросил у Артемьева тысячу рублей взаймы. Новые знакомые говорили уже «ты» друг другу. Артемьев наконец выдал задаток. В продолжение этого знакомства Артемьева возили по трактирам, Засецкий давал ему даровые билеты на спектакли любителей, в которых Засецкий принимал участие; часто подпаивали Артемьева. Однажды приехали Мамонов и Калустов к Артемьеву и пригласили его к себе в гости. Эти «свои гости» оказались в квартире Соколовой.

Соколова, еврейка, известная в Москве под кличкою «Золотая ручка», была любовницей Мамонова, который проживал у ней за неимением собственных средств. В квартире Соколовой началось пьянство, Артемьева напоили, а затем вывели его под руки и отвезли домой. При нем был ключ от сундука, в котором хранились его деньги. Артемьев решительно не помнит, каким образом его привезли, как он заснул, помнит только, что ключ от сундука брали на хранение для передачи Соколовой. Проснулся Артемьев на другой день в своей квартире и увидел беспорядок: бутылки на столе, рюмки под столом и т. д.; при этом Артемьев обнаружил, что деньги его, находившиеся в сумке в сундуке, пропали. Отправился он к Мамонову, и заставши там Калустова и Засецкого, рассказал им о случившемся, восклицая: «Если вы надо мной подшутили, отдайте ради Бога!» Они снова напоили его и уложили спать. Только к вечеру успел он заявить полиции о краже. Мамонов и Калустов между тем в трактире «Саратов» разделили между собой 8 билетов, а сумку с остальными бумагами бросили и отправились кутить в «Стрельну», где Мамонов разменял 2 билета. Заехав из «Стрельны» за Соколовой, они отправились ночевать в «Роше-де-Канкаль», где Мамонов разменял оставшиеся у него 2 билета и вырученные деньги передал Соколовой. Калустов же 4 билета, доставшиеся на его долю, продал в конторе Юнкера. Засецкий, устроивший составление новой запродажной записи, и вообще за участие в деле получил от Мамонова и Калустова по 50 рублей. По совету Засецкого также старательно поддерживалось опьяненное состояние Артемьева во все время, до и после совершения кражи.

Лет шесть тому назад приехала в Москву некто г-жа Дубровина с дочерью, и остановилась она в номерах Кайсарова на Тверской, причем случилось так, что она заняла номер, смежный с номером, занимаемым мещанкой Башкировой. Через несколько дней в то время, когда Дубровиной и ее дочери не было дома, а номер их был заперт и ключ был отдан швейцару, неизвестно кем были похищены у нее вещи и разные носильные платья на сумму около 400 рублей. Так как из номера Башкировой была дверь в смежный с ним номер Дубровиной, то подозрение в совершении этой кражи пало на Башкирову, тем более, что около времени, когда были похищены эти вещи, ее видели с узлом выходящею из дома по лестнице, которая обыкновенно была заперта и отпиралась только на ночь. Башкирова в краже этой не созналась и показала, что она действительно несла в то время узел, но что в узле находилась ее бархатная шубка, которую она носила к портнихе для переделки; спустилась же она по другой лестнице, чем обыкновенно, воспользовавшись только случаем, что дверь, выходящая с этой лестницы в переулок, была отперта прислугою гостиницы, выметавшею пол; вообще, ей совершать кражу не было никакой надобности, так как в то время она обладала довольно большими средствами и жила, ни в чем не нуждаясь.

В конце 1871 г. случилось происшествие, которое много способствовало к раскрытию обманов и подлогов, производимых вышеименованными лицами.

В декабре 1871 г. в номерах Кайсарова иркутская мещанка Екатерина Евдокимовна Башкирова выстрелом из револьвера нанесла смертельную рану в голову коллежскому советнику Сергею Федоровичу Славышенскому, вследствие чего он через три дня умер в Екатерининской больнице.

По словам Башкировой, родилась она в Иркутске, до 15 лет проживала в Ситхе, и когда в 1867 г. Ситха была уступлена американцам, семейство Башкировой вернулось в Приморскую область, где Башкирова и поселилась у бабки своей в Николаевске. Строгая бабка часто наказывала ее и однажды за то, что она без ее позволения отослала сестре своей, жившей с матерью в Иркутске, накопленные ею 6 рублей, она отправила ее на жительство на принадлежавшую ей находившуюся в глухом лесу ферму, где она и прожила целых полтора года. Наконец Башкировой наскучила жизнь в лесу настолько, что она решилась уйти тихонько в Николаевск. Здесь она заявила контр-адмиралу Козакевичу, что не может жить у бабушки вследствие истязаний со стороны последней, причем просила отправить ее к матери. Козакевич обязал бабушку подпискою не удерживать Башкирову и выдать ей на проезд денег, но бабка этого не сделала и уехала в Японию. Таким образом, подсудимая осталась в Николаевске одна. Прошло месяца полтора, в течение которых Башкирова жила на квартире у прачки. Будучи в стесненных обстоятельствах, она обратилась, к полковнику Губареву, прося дать ей возможность отправиться на родину, в чем ей, однако, было отказано.

Между прочим, Губарев предложил ей быть в его семействе в качестве прислуги, обязанности которой она и исполняла с мая до октября месяца. Когда открылись в Николаевске дворянские собрания, Губарев предложил ей служить за буфетом за 20 рублей, на что она и согласилась. Будучи 18 лет, она в мае познакомилась в клубе с одним моряком, капитан-лейтенантом. Этот капитан подарил ей билет частной лотереи, на который она и выиграла дом, впоследствии отстроенный капитаном, куда Башкирова и переехала полною хозяйкою. Находясь в близких отношениях с капитаном в течение двух с половиной лет, на подаренные им 6 тысяч рублей Башкирова открыла буфет и приобрела себе состояние в 12 тысяч рублей. Потом она приобрела себе в Николаевске три дома, из которых два продала, а третий остался за нею, когда она уезжала в Москву. Совершенно неожиданно для Башкировой капитан получил предписание отправиться в кругосветное плавание; при расставании она дала слово быть у него в Москве или Петербурге. «Когда уехал любимый мною человек,- рассказывала Башкирова,- я не нашла больше в Николаевске ничего хорошего, а потому и искала покупателя на мое заведение в дворянском собрании. Потом я выехала из Николаевска в Москву через Японию. Фрегат, на котором я ехала, или лучше сказать, парусное судно, разбило бурею близ Нагасаки; ураган тогда свирепствовал в течение 4 суток, и мы не выдержали шторма - нас разбило, но пассажиры успели спастись, лишившись всего имущества. Нужно сказать, что когда я приехала в Японию, то стала лечиться, так как получила ревматизм. Бабушка прислала брата своего ко мне, с которым выслала деньги, белье и платье. Ехать дальше морем я не могла и должна была отправиться сухим путем в Москву».

Из книги Русские судебные ораторы в известных уголовных процессах XIX века автора Потапчук И. В.

Дело Бартенева А. М. Бартенев предан суду по обвинению в умышленном убийстве артистки Марии Висновской. По обвинительному акту дело состояло в следующем. В феврале 1890 года кто-то из знакомых Бартенева представил его Висновской в кассе Варшавского драматического

Из книги Наследство в России. Игра по правилам и без автора Чудинов Дмитрий

Дело Грузинского Настоящее дело было рассмотрено Острогожским окружным судом 29--30 сентября 1883 г. Князь Г. И. Грузинский обвинялся в умышленном убийстве бывшего гувернера своих детей, впоследствии управляющего имением жены Грузинского -- Э. Ф. Шмидта. Предварительным

Из книги автора

Дело Максименко1 1Обстоятельства дела изложены перед речью Н. И. Холева (см. стр. 821-- 826). Ф. Н. Плевако выступал в Таганрогском окружном суде, заседания которого проходили в Ростове и/Д 15--20 февраля 1890 г. Завтра к этому часу вы, вероятно, дадите нам ваше мнение о свойстве

Из книги автора

Дело Давида и Николая Чхотуа и др. (Тифлисское дело) 22 июля 1876 г. между девятью и десятью часами вечера было установлено исчезновение из дома Нины Эрастовны Андреевской, временно проживающей вместе с матерью в Тифлисе (Тбилиси). На другой день утром ее труп был найден

Из книги автора

Дело Дементьева1 1Обстоятельства настоящего дела подробно воспроизводятся в защитительной речи. Дело рассматривалось С.-Петербургским военно-окружным судом. Дементьев обвинялся в отказе исполнить приказание поручика Дагаева и в оскорблении последнего. Господа

Из книги автора

Дело Лебедева1 1Обстоятельства настоящего дела излагаются в первой части речи К. Ф. Хартулари. Рассматривалось оно С. Петербургской судебной палатой по апелляционной жалобе подсудимого 9 ноября 1889 г. Господа судьи! Настоящее обвинение, предъявленное прокурорской

Из книги автора

Дело Левенштейн Сущность обвинения Марии Левенштейн по обвинительному заключению состояла в том, что она, придя 2 мая на квартиру Элеоноры Михневой с заранее обдуманным намерением лишить ее жизни, выстрелила в последнюю дважды из револьвера, чем причинила ей только

Из книги автора

Дело Разнатовского 18 апреля 1867 г. в 10 часов вечера в полицейский участок прибежала Н. А. Разнатовская, жена Н. И. Разнатовского, и сообщила, что в девять часов вечера к ней на квартиру пришел ее муж и выстрелил в нее из револьвера, ранив ее в левое ухо. По прибытии в дом

Из книги автора

Дело Максименко Настоящее дело рассматривалось в начале 1890 года в Таганрогском окружном суде, но потом правительствующим сенатом было кассировано вследствие протеста прокурора и передано для нового рассмотрения в Харьковский окружной суд, где и решено

Из книги автора

ДЕЛО ОВСЯННИКОВА Заседание С.-Петербургского окружного суда с участием присяжных заседателей, 25 ноября-5 декабря 1875 г.Суду преданы по обвинению в умышленном поджоге мельницы, на которой жили люди и хранились запасы казенной муки, коммерции советник, с.-петербургский

Из книги автора

Из книги автора

Семейное дело Что представляет собой современный российский семейный бизнес? К сожалению, серьезные исследования на эту тему отсутствуют, а понятие «семейная фирма» никак не определено в законодательстве. Косвенные данные свидетельствуют о том, что весь российский

Под сводами залов тех же присутственных мест суды порой рассматривали весьма резонансные криминальные истории, которые затмевали интерес общественности к другим событиям, происходящим в империи. Один из них — громкий процесс по делу «Клуба червонных валетов», относящийся к февралю — марту 1877 г.

Любопытно сравнить тогдашнюю систему судопроизводства с нынешней. Для примера вспомним хотя бы резонансное «дело цапков». О подробностях уголовного дела позапрошлого века рассказывает Александр Звягинцев, заместитель генерального прокурора РФ . Полностью материал можно прочитать в очередном номере журнала «Орден» и книге «Казусы Империи».

Наследники Рокамболя

Слушания проходили в Моск-ве. Следствие по делу продолжалось 6 лет, и вёл его маститый судебный следователь по особо важным делам Пётр Михайлович Глобо-Михаленко , обвинение поддерживал, как отмечали позже современники, «талантливейший из прокуроров» Николай Валерианович Муравьёв .

Всё началось с того, что однажды потомственного купца Клавдия Еремеева мошенники вовлекли в разгул и во время кутежа, хорошо подпоив, принудили его подписать долговые обязательства на 60 тыс. руб. Деньги по тому времени были немалые. Протрезвев и поняв, что он натворил, Еремеев примчался в 1-й следственный участок Первопрестольной, где и было возбуждено уголовное дело.

Муравьёв, Николай Валерианович. 1898 год. Фото: Public Domain

В самом начале расследования подозрение пало только на двух лиц — дворянина Ивана Давидовского и мещанина, коллежского регистратора Павла Шпейера . Затем дело стало разрастаться, и круг подозреваемых постепенно увеличивался. Но наибольшие обороты следствие набрало всё же после одного трагического случая, который произошёл в конце 1871 г. в так называемых «номерах Кайсарова». Там выстрелом из револьвера мещанка Екатерина Башкирова смертельно ранила своего любовника коллежского советника Славышенского , вращавшегося в той же шайке, что Шпейер и Давидовский. Во время следствия Е. Башкирова призналась, что к убийству её подговорил Давидовский, который имел на неё свои виды.

— Подначивая, он всегда мне нашёптывал: «Надо убить его...» Он принёс мне револьвер и показал, как им пользоваться, — заявила обвиняемая следователю.

Весть об этом убийстве мгновенно разнеслась по всей Моск-ве. Было принято решение усилить следственно-оперативную группу. Результаты не заставили себя долго ждать. Вскоре несколько основных участников этого преступного сообщества были арестованы. По версии следствия, обвиняемые вначале дейст-вовали разрозненно, а потом сообща. Сколотив несколько шаек, они занимались глубоко продуманными, хорошо спланированными, дерзкими аферами, кражами и грабежами. Главную роль в организации многих преступлений следствие отводило Шпейеру и Давидовскому. Об их «подвигах» по Моск-ве тогда ходили легенды. Члены шайки обычно собирались в меблированных комнатах на Тверской либо в гостиницах и трактирах. Там обсуждались разные способы наживы, распределялись роли. Чаще всего день-ги выманивались путём получения залога с лиц, устраивающихся на службу. Для этого мошенники, в частности, организовывали фиктивные рекомендательные конторы, фирмы «по управлению имениями».

Пьер Алексис Понсон дю Террай. 1871 год. Фото: Public Domain

Некоторые члены шайки выдавали себя за состоятельных людей, скупающих товары, другие представлялись управляющими этого мнимого богача. Бывало, что злодеи завлекали в свою компанию какого-нибудь подгулявшего купца, имевшего приличное состояние, напаивали его и обирали. После каждой удачной «сделки» следовали бесшабашные кутежи. С лёгкой руки следователя это дело получило название «Клуб червонных валетов» — по имени знаменитой шайки, действовавшей в Париже под предводительством таинственного Рокамболя, «подвиги» которого описал писатель Понсон дю Террайль .

И князь, и проститутка

Суду были преданы 47 лиц. Среди защитников было несколько выдающихся юристов — Ф. Н. Плевако, В. М. Пржевальский, А. В. Лохвицкий .

Накануне открытия судебного заседания к Муравьёву явился полицейский и предупредил, что невеста одного из подсудимых, некая П. Жардецкая , намерена на процессе выстрелить в прокурора. На это Муравьёв ответил: «Благодарю вас, можете быть уверены, что я теперь более, чем когда-либо, спокоен за своё существование: уж если об этом дошли слухи до нашей московской полиции, то я уверен в том, что мадемуазель Жардецкая этого ни за что не хотела сделать».

Скамья подсудимых была необычайно пёстрой. Здесь рядышком находились бывший князь В. Долгоруков и Н. Дмитриев-Мамонов , выдававший себя за графа, офицеры К. Голумбиевский и П. Калустов , дворяне Д. Массари, И. Давидовский, В. Ануфриев и ряд других «молодых баричей» из знатных московских семей, нотариус А. Подковщиков, архитектор А. Неофитов , купеческие сынки А. Мазурин и В. Пегов , мещане К. Зильберман и Э. Либерман ...

Женская часть подсудимых также состояла из разных персон: от жены одного из главных обвиняемых Е. Шпейер, урождённой княжны Еникеевой , до проституток А. Щукиной и М. Байковой . Многие подсудимые вели себя в зале заседания развязно — паясничали, кривлялись, хвалились своими «подвигами», пытались смешить публику, что создавало неприятное впечатление.

Чтение обвинительного акта (112 печатных страниц) длилось несколько часов. Подсудимым вменялось в вину около 60 различных преступлений, ущерб от которых превышал 300 тыс. руб.

Среди оправданных была и Соня «Золотая Ручка» (Блювштейн), проходившая в деле под фамилией Соколова. Фото: Public Domain

Товарищ прокурора

Судебное следствие продолжалось три недели. Затем начались прения. Слово было предоставлено товарищу (заместителю. — Ред.) прокурора Московского окружного суда Н. В. Муравьёву. Вот как описывает своё впечатление извест-ная российская журналистка Екатерина Ивановна Козлинина : «Почти два дня длилась эта замечательная речь.

Сильная и эффектная, она до такой степени захватывала внимание слушателя, что, когда он яркими красками набрасывал какую-нибудь картину, так и казалось, что воочию видишь её. Несомненно, что ни раньше, ни потом публике не удалось слышать ничего подобного. Массу прекрасных речей этого талантливого оратора слышали его современники, но по силе впечатления с речью по делу „валетов“ не могла сравниться ни одна».

Нелишне напомнить, что шёл тогда Николаю Валериановичу 27-й год. После выступления Муравьёва защитники, особенно из молодых, выглядели «бледно и бесцветно». Пожалуй, только корифеи российской адвокатуры — Плевако и Пржевальский — сумели блеснуть остроумием, образованностью, железной логикой при анализе доказательств и добились оправдания своих подзащитных. Из новой генерации защитников выгодное впечатление на публику произвёл Л. А. Куперник . Судебные репортёры с большим удовольствием смаковали ту часть его выступления, в которой он сравнил следователей, ведущих дело, с герцогом Альбой , пославшим всех протестантов на костёр в надежде, что Господь Бог уже сам на том свете разберёт, кто из них был еретиком.

5 марта 1877 г. Московский окружной суд вынес приговор по этому делу. Главные организаторы преступлений — Давидовский, Массари, Верещагин и ряд других — были лишены всех прав состояния и сосланы в Сибирь, другие приговаривались к менее тяжким наказаниям. Но 19 человек всё же были оправданы.

Дело о «Клубе червонных валетов»

В этой главе мы обратимся к примеру того, как копировались модели поведения из романа Понсона дю Террайля в России. Речь идет о третьей и четвертой книгах из цикла «Похождения Рокамболя», которые называлась «Клуб червонных валетов» и «Грешница». Как и предыдущие части, эти романы-фельетоны публиковались в газете La Patrie на протяжении 1858-1859 гг. Первый перевод на русский вышел в Петербурге в 1868 г.

Несомненно, дворянское образование позволяло ознакомиться с «Клубом червонных валетов», новой частью саги о Рокамболе, пользующейся колоссальным успехом во Франции, и на языке оригинала. К 1871 году относится создание в Москве шайки мошенников, которые называли себя «червонными валетами»; шайка занималась похищением имущества путем выманивания, подлогов, введения в обман и проч. Заседание Московского окружного суда с участием присяжных заседателей 8 февраля-5 марта 1877 также инкриминировало «Клубу червонных валетов» кощунство, оскорбление должностных лиц, грабеж и, наконец, убийство.

Имел ли что-то общее, кроме названия, московский «Клуб червонных валетов» и романы Понсона дю Террайля и насколько правомерно их соотносить? В своей обвинительной речи товарищ прокурора Н.В. Муравьев настаивал на том, чтобы деятельность московского преступного сообщества не романтизировалась под названием «Клуба червонных валетов» и предлагал классифицировать его как «шайку». Однако мы полагаем, что название клуба (взятое, казалось бы, случайно) и его преступная - как и в романе Понсона дю Террайля - деятельность дают достаточные основания для сравнения.

Дело о «Клубе чревонных валетов» стало одним из самых ярких судебных процессов за историю Российской Империи: проверка недавно введенного института присяжных, небывалый масштаб (48 обвиняемых), наконец, выступления лучших представителей российской адвокатуры, ставшие образчиками ораторского искусства, - всё это до сих пор вызывает стабильный интерес. История о «Клубе червонных валетов» регулярно становится темой научно-популярных статей и телевизионных передач. Книги, ставшие непосредственным откликом на данный судебный процесс, не прекращают переиздаваться.

Основным источником материалов для новых публикаций, очевидно, является сборник И. Потапчука «Русские судебные ораторы в известных уголовных процессах» («Автограф», 1997), где есть глава, посвященная делу о «валетах». Сборник представляет собой компиляцию материалов дела, выпущенных отдельным томом (Клуб червонных валетов. Уголовный процесс. М., тип. Лаврова) в 1877 году. Помимо того, что в сборнике Потапчука опущено множество деталей и убраны все художественные приемы, в главу о «Клубе червонных валетов» не вошли целые разделы из стенограммы судебного процесса (например, последнее слово обвиняемых). Рассматриваемые на суде преступления «червонных валетов» изложены Потапчуком с значительными сокращениями и предназначены лишь для того, чтобы ввести читателя, желающего ознакомиться с речами прокурора и адвокатов, в курс дела. Раздел «Судебные прения» также передан Потапчуком с сокращениями. Речи некоторых адвокатов опущены вовсе, а из других - приведены самые удачные, на взгляд составителя сборника, выдержки. Главную ценность для Потапчука представляет ораторское и юридическое искусство корифеев русской адвокатуры (Плевако, Куперник, Курилов, Дурново и др.). Полностью приведена только блестящая обвинительная речь товарища прокурора Н.В. Муравьева. В томе «Клуб червонных валетов. Уголовный процесс» (1877) все речи приведены полностью, без изменений, стенограммой. Стоит заметить, что какие-либо ссылки в сборнике Потапчука на этот том отсутствуют. В нашей работе в качестве основного ресурса о московском «Клубе червонных валетов» будет использоваться «Уголовный процесс» 1877 г.

Необходимости подробно описывать организацию, деятельность и крах Клуба нет. Тем не менее, представляется любопытным рассмотреть некоторые детали, известные нам из уголовного процесса над Клубом, и сопоставить их со сведениями, выбранными из романа.

а) «Клуб червонных валетов» в романах Понсона дю Террайля

Итак, читателям Понсона дю Террайля известно следующее о Клубе червонных валетов.

• 1. Это общество появилось в 1840-х годах, и зона его деятельности - Париж. Целью изначально был захват компрометирующих бумаг с последующей продажей заинтересованным лицам.
• 2. В состав Клуба червонных валетов вошли люди разных возрастов и разного социального положения. Всего участвовали в Клубе 24 человека, причем гарантией того, что сообщество останется тайным, являлось то, что участники не были между собой знакомы.
• 3. Главой Клуба являлся некий «таинственный начальник» (сэр Уильямс, он же Артур Коллинс, он же Андреа), которого никто из участников не знал. Он давал инструкции и получал отчеты через своего помощника (Рокамболь, он же виконт де Камбольх), который председательствовал на заседаниях Клуба. Непреложным условием для вступления в Клуб было полное и беспрекословное повиновение инструкциям.
• 4. Встречи и переговоры членов клуба держались в секрете, если не было, наоборот, выгодно «разыграть» какой-нибудь разговор / ссору перед жертвой. Собрания клуба проходили глубокой ночью на окраине Парижа, в довольно скупо обставленном подвале; каждый из участников должен был назвать пароль, чтобы попасть на встречу.
• 5. Участники Клуба использовали самые разнообразные средства для достижения своих целей: кражу, подлог, клевету и даже убийство.

Таково вымышленное Понсоном дю Террайлем преступное общество.

Важно безграничное могущество главы Клуба червонных валетов, искушенного злодея Сэра Уильямса. Все сюжеты и перипетии романа находятся под его управлением. Так, даже любовная линия оказывается не более чем хорошо спланированной игрой, для которой использована молодая куртизанка Тюркуаза (она же Женни, она же Бирюза), заглавная героиня части «Грешница (Тюркуаза)».

Случай Тюркуазы - выразительный пример того, как вербовались в Клуб участники. О прошлом этой девушки говорится немного, но упоминается, что она сирота и, окончив пансион, вышла замуж за своего опекуна, однако вскоре от него бежала и была найдена сэром Уильямсом, который предложил ей сотрудничать с Клубом. В иных случаях участником Клуба оказывалась жертва шантажа:

«Вдова Маласси попалась в сети сэра Вильямса и его сообщников при посредстве Вантюра, который выследил, как она ходила на свидания к молодому человеку, который явился к ней, как мы уже знаем, ночью вместо герцога и, прикинувшись влюбленным, окончательно овладел сердцем старой красавицы. Вантюр сообщил ей, что он знает и прошлую ее жизнь с такими подробностями, которые вынудили, наконец, Маласси войти в соглашение с ее бывшим лакеем».

Попав в преступное сообщество, участники вынуждены были полностью подчиняться его таинственному начальнику. Так, молодому повесе Шерубену пришлось испрашивать разрешения на дуэль, которое он получил в письменном виде. Когда же какие-то «оппозиционеры» восставали, они находили себя бессильными как-либо противиться опутавшим их сетям. Тюркуазе, давшей понять, что она намеревается прекратить «работать» для сообщества, начальник Клуба пригрозил ей смертью. «Раз человек попался в наши руки, то он вполне наш» - таков был принцип сэра Уильямса, чей злой гений управлял этой паутиной интриг.

Клубу хорошо удавалось обеспечивать секретность своей деятельности. Несколько месяцев полиция не могла выяснить, кто стоит во главе общества - мужчина или женщина. Окончательный план интриг не знал не только ни один из участников сообщества, но и главный помощник сэра Уильямса, Рокамболь. При этом стоит отметить, что члены Клуба придавали своим преступлениям некий отличительный почерк - к примеру, подписывали свои «документы» латинской V с сердцем.

Характерным и узнаваемым образом Клуб осуществлял и свои дела. Часто, чтобы добиться нужного результата, участники Клуба, замаскированные под других лиц, похищали жертву и увозили в загородный дом. Проходило похищение внешне тихо, обычно жертву увозили обманом. В доме жертву ждали такие же «актеры», умело исполняющие свои роли. Для получения нужного результата (например, подписания векселей; иногда требуемым результатом являлось само отсутствие жертвы на несколько дней), жертву вводили в состояние алкогольного или наркотического опьянения, при этом использовались самые изощренные средства:

«- Вы никогда не были в Америке, Вантюр? - спросил Рокамболь.

• - Никогда.
• - Очень жаль, иначе бы вы знали, что там живут дикие люди, обладающие многими весьма дельными познаниями как в медицине, так и в свойствах различных корней и трав.

Вот эти-то милые люди и продали мне тот серый порошок, который я всыпал вчера в бордо и который имеет свойство парализовать на известное время все чувства за исключением одного слуха».

«- Когда человек находится в опьянении от некоторых вин, то его зрение замечательно слабеет.

При этом сэр Артур вынул из кармана пять вексельных бланков и положил их перед молодой женщиной,

• - Смотри хорошенько, - добавил он при этом.
• - Ну, что же? - спросила она. - Я здесь вижу вексель в десять тысяч франков.
• - Эх, если бы ты знала химию, - милочка, то ты, вероятно, поняла бы все без объяснений.
• - То есть что?
• - То, что существуют чернила, которые могут быть отлично смываемы… обыкновенно в состав таких чернил не входит чернильный орех.
• - А, понимаю… то есть когда Фернан подпишет эти пять векселей чернилами из моей чернильницы, то весь текст их, за исключением, конечно, подписи, будет смыт и заменен другим, более подходящим для нас.»

«Тогда сэр Вильямс сообщил ему свой план, состоящий в том, чтобы подбавить в флакон с духами несколько капель яду, один запах которого отравляет сразу человека».

Другими средствами действия Клуба стали многочисленные провокации с вызовом на дуэль заведомо более слабых соперников, скандалами в опере, подлогом поддельных писем. Любопытно, как глава Клуба использовал Тюркуазу: ей была обещана роскошная жизнь, и это обещание имело двойственную цель: «завербовать» и, в то же время, сделать из нее приманку для жертв, выдав ее за богатую даму. На протяжении обоих романов ее миссия - влюбить в себя двух друзей (оба уже женаты) с тем, чтобы столкнуть их в темной комнате, где они «убьют друг друга, как какие-нибудь пьяные мясники», - что становится центром интриги.

Любопытно обратить внимание на тот эпизод в романе, где происходит ссора главы Клуба с его лучшим учеником, правой рукой, Рокамболем. После сорвавшегося плана Рокамболь обвиняет сэра Уильямса в том, что тот, ослепленный жаждой мести, совсем забыл об охоте за миллионами.

«Неужели этот человек принадлежит к числу страшных, неутомимых комедиантов? Не подвергся ли он снова, в последний раз метаморфозе для того, чтобы отомстить самым безжалостным образом?» - в этой мысли о сэре Уильямсе его главной соперницы Баккара скрывается разгадка. Гениально составленные интриги и осуществленные перевоплощения оказываются не более чем игрой ради игры; перед нами Клуб людей, увлеченных идеей об авантюристах:

«Тюркуаза великолепно играла свою роль и успела придать страсти самые чарующие, увлекающие оттенки, самые мягкие речи и самый грустный тон».

«Бывший приемыш старухи Фипар выучился от своего знаменитого учителя сэра Вильямса неподражаемо менять свой голос и физиономию».

Клуб червонных валетов изначально руководился исключительно гением сэра Уильямса. После того, как Клуб прекратил существовать, приключения авантюристов - в главной роли теперь был Рокамболь - не закончились.

Едва ли можно говорить о Клубе как об авторском изобретении Понсона дю Террайля - скорее, здесь имело место писательское чутье, остро среагировавшее на рождение нового культурного архетипа - авантюриста. Это доказывается, в частности, тем исключительным откликом, который нашел себе образ авантюриста в России, утвердившийся в качестве одной из доминирующих моделей поведения на несколько десятков лет. Ярким примером является проекция Клуба червонных валетов из саги о Рокамболе на реальную жизнь, осуществленная «золотой» дворянской молодежью в 1870-х годах.

б) Феномен московского «Клуба червонных валетов»

Обвиняемых по делу о Клубе червонных валетов оказалось 48 человек. Это уже вдвое больше, чем было в романе Понсона дю Террайля. Оно и не мудрено: реальный Клуб червонных валетов, организованный в Москве, оказался и более живучим, и более масштабным по географическим меркам, чем его литературный прототип: полуофициальной датой основания клуба принято считать 1871 год (суд состоялся только в 1877), хотя для большинства обвиняемых инкриминируемые им преступления берут отсчет с 1867; влияние Клуба не ограничилось Москвой: как известно, его «филиалы» действовали в Петербурге, Туле, Тамбове и Нижнем Новгороде.

Среди участников мы встречаем и купцов, и мещан, и лакеев, и крестьян, и офицеров, но подавляющим большинством здесь представлены дворяне: 36 человек. Многие из этих дворян относили к так называемой jeunesse dorйe, золотой молодежи: И. Давидовский, Н. Дмитриев-Мамонов, Н. Калустов и др. Вот только лидером всего этого общества был человек не дворянского происхождения - П. Шпейер. Именно его авторству приписываются самые дерзкие и гениальные аферы, осуществленные «валетами». Если сравнивать его со злодеем сэром Уильямсом, выдуманным Понсоном дю Террайлем, то преимущество остается за московским аферистом: он не явился на суд и уехал со всем кушем.

Шпейер придумал самые известные аферы, но было и множество более мелких преступлений. Всего Клубу червонных валетов приписывалось 42 мошенничества, из них 22 - с особыми приготовлениями, 4 кражи, одна растрата, один грабеж, одно кощунство и одно убийство. Средства, к которым прибегало сообщество для осуществления преступлений и афер, были самими разными, но в них удивительно ясно проглядывает почерк сэра Уильямса и Рокамболя.

Показательно дело, с которого начался судебный процесс о «валетах»: в августе 1871 г. стало известно «о получении с потомственного почетного гражданина К.Ф. Еремеева после приведения его упоительными напитками в состояние беспамятства безденежного обязательства на значительную сумму». Очевидно, обвиняемые по этому делу Давидовский и Шпейер взяли на вооружение прием из арсенала «червонных валетов» Понсона дю Террайля, который был воспроизведен практически досконально: в кругу общения жертвы появляется несколько новых богатых друзей; обманом, без сопротивления они уводят жертву в загородный дом; и кучер, и прислуга в доме, и гости - все сообщники, временно разыгрывающие эти роли; жертву начинают поить винами и не дают протрезветь, пока не заставят подписать нужные бумаги (как правило, векселя).

Напоминает по духу «валетов» Понсона дю Террайля и другая афера московских подражателей. Так, под руководством арестанта Неофитова в 1872-1873 гг. в Московском тюремном замке (ныне Бутырская тюрьма) была устроена лаборатория фальшивомонетчиков, где банковские билеты подвергались «вытравлению», чтобы изменить номинал, и передавались на волю в грязном белье. Как Рокамболь и сэр Уильямс, арестанты-участники московского Клуба пользовались изощренными химическими средствами для достижения результата.

Не только средства для достижения результата, но и метод отбора новых участников Клуба у вымышленных и реальных «валетов» очень похож. В сети этого сообщества легко попадают молодые - как правило, потерявшие или ищущие богатство - люди. Так, в материалах дела приведена история дворянина Тульской губернии А. Протопопова. После того, как он утратил два своих имения, уволился в отставку из Тульского окружного суда и его дела совсем расстроились, в 1871 году он приехал в Москву, где, по воле случая, послелился в соседних номерах с И. Давидовским и Д. Массари, лидерами «валетов».

«Первый, хорошо зная крайность, в которой находился Протопопов, мало-помалу приобрел над ним сильное влияние, обещая доставить ему сколько угодно денег и говоря при этом, что для него <Протопопова - прим. А.Л > как человека в Москве не известного, это будет особенно легко и удобно, так как в Москве много людей, которые поддадутся на обман. Давидовский указывал на возможность продавать и закладывать несуществующее имущество».

Протопопова стали выдавать за богатого человека: «валеты» всячески распускали слухи о его большом наследстве, наняли ему роскошный номер в гостинице Шеврие, ездили в каретах, тратили много денег на кутежи, приглашали гостей. Были сделаны ложные документы. Старательно созданный Протопопову образ богача позволял на его имя совершать сделки в кредит, делать займы, выдавать безденежные векселя. Нам кажется совершенно уместным сравнить роль Протопопова с той, которую у сэра Уильямса исполняла куртизанка Тюркуаза - главная марионетка в руках гениального злодея. В таком ракурсе Протопопов, безусловно, является в какой-то мере и жертвой Клуба. Немного другой пример «вступления» в преступное сообщество мы наблюдаем в случае сына богатого купца Пегова, который тоже случайно в Москве на свадьбе познакомился с «валетами» и увлеченно отдался их «идее».

Шпейеру и товарищам удалось сделать еще один важный ход, который позволял им стать на шаг ближе к финансовому успеху, - подчинить себе и любовные перипетии. Речь идет о Екатерине Башкировой, иркутской мещанке, на совесть которой легло единственное инкриминируемое «валетам» убийство. Судом не было установлено, кто именно из «валетов» подговорил Башкирову на убийство и дал ей револьвер, которым была нанесена смертельная рана коллежскому асессору Сергею Славышевскому. На тот момент Башкирова жила вместе со Славышевским, который тоже входил в Клуб, но ревновал ее к некоторым другим «валетам» и грозил выдать всех участников полиции. Это убийство во многом помогло разоблачить шайку.

Из приведенных сопоставлений можно сделать вывод, что реальные подражатели «Клуба червонных валетов» использовали романы Понсона дю Террайля как своеобразное руководство к действию, инструкцию. Мы наблюдаем, как совершенно размывается граница между литературными и реальными аферами и преступлениями. Справедливым будет задать вопрос, были ли в этом мимесисе черты национального «авантюрного канона», возможные только в России? Подробное изучение уголовного процесса о Клубе червонных валетов позволяет утвердительно ответить на этот вопрос.

Как было указано выше, «валеты» обвинялись в нескольких десятках преступлений. Некоторые из этих преступлений были крупными и красивыми аферами, придуманными Павлом Шпейером, которые широко обсуждались на страницах печати. Помимо «красивых» афер, «валетами было совершено и множество мелких, грязных преступлений. Неоднократно практиковалось создание конторы-однодневки, куда по газетному объявлению набирались служащие. По закону того времени, служащие должны были внести за себя некоторый залог (как правило, не меньше 500 рублей), который «валеты» им потом не возвращали. Среди преступлений, можно назвать следующие.

• 1. Голумбиевский с поддельными документами как мещанин поступал на службу к купцу, украл у того все вещи на сумму 600 рублей и сбежал.
• 2. Массари на протяжении многих лет вместе со старокрымским купцом Иваном Эрганьянцем выманивал к матери деньги на покупку несуществующего имения (до 20 тысяч).
• 3. На квартиру Шпейера заказали гроб и восемь человек певчих из хора Дюпюи. Дворянин Николай Калустов лег в гроб и заснул. Затем в него лег сын коллежского секретаря Иван Брюхатов. Остальные стояли с зажженными свечами вокруг гроба, хор пропел «со духи праведни» и «вечную память». После этого гроб был отдан обратно гробовщику.

Список можно было бы продолжать. «Валеты» покупали в долг шубы, оружие, обещали вернуть деньги, а сами где-нибудь закладывали товар. Некоторые их политические и финансовые аферы могли осуществиться в исключительный исторический геополитический момент (Российская Империя, начало 1870-х), а до некоторых преступлений изысканные парижские авантюристы никогда бы не позволили себе опуститься.

Московские «валеты» проживали свои «золотые годы» с русским размахом: самые дорогие гостиницы, самые знатные гости, самые редкие породы лошадей и т.д. Помпезность, с которой были обставлены кутежи по поводу очередной удавшейся аферы, не идет ни в какое сравнение с таинственностью и скрытностью «валетов» со страниц романов Понсона дю Террайля. И наказание московские аферисты понесли русское: Давидовский, Протопопов, Массари, Башкирова, Дмитриев-Мамонов, Огонь-Догановский, Калустов, Пегов и некоторые другие были сосланы в Сибирь (с формулировкой «в места не столь отдаленные»).

Лучшие адвокаты защищали золотую дворянскую молодежь, и 19 человек из 48 было оправдано. «Валеты», молодые люди приятной наружности, держались на суде совершенно свободно. Женщины Шпейер, Башкирова и Щукина переговаривались, улыбались, обменивались впечатлениями. Показания некоторых подсудимых отличались искренностью, а всех без исключения - литературной отделкой. Процесс широко обсуждался в прессе, и вскоре авантюристы вернулись в мир художественной литературы. Предпосылок к этому сложилось достаточно.

Пусть сам Павел Шпейер, лидер «валетов», и не был литератором, однако именно он являлся главным автором деятельности Клуба, за которой с увлечением следила вся Москва. Как и сэр Уильямс, словно марионетками, он распоряжался своими разнокалиберными «рокамболями». Первые признаки смешения художественного и фактического в описании московского преступного сообщества встречаются уже в книге «Уголовный процесс», автор которой подписался инициалами Н.Н.Ж. В ней не только представлены стенограммы выступлений, но и автор делится с читателем анекдотами, услышанными им о процессе. Приведем выдержку из авторского описания внешности некоторых из валетов:

«Калустов - бывший гусар, совершённый двойник с Мамоновым, отличающийся от последнего внешностью и более горячим темпераментом. Первый - это огонь кутила, атлет; второй, знаете, этакой «ф-л-е-г-м-а-т-и-ч-н-ы-й», «п-р-и-л-и-ч-н-ы-й», с манерами этакого хлыщеватого моншера. Калустов - брюнет, с правильными чертами лица, с черными глазами, красив собою, с тоненькими усиками, закрученными в струнку и слегка поднятыми из кончиками, к лицу причесанный и чрезвычайно занятый собою; он все время крутит усы и попправляет волосы. Калустов - друг Мамонова. «Что мое, то твое, и что твое, то мое,» - говорят они друг другу, не забывая о том, что собственного у обоих ничего нет, а что у них и есть, то чужое «.

«Валеты» стали именем нарицательным и в скором времени заняли свое место в культурном сознании московской публики. Об этом в своей обвинительной речи говорит товарищ прокурора Н. Муравьев:

«Для толпы впечатлительной уже давно под именем «червонного валета» сложился своеобразный и характерный тип нравственной порчи, зла и преступления».

Литература чувствительно реагирует на происходящие события, и уже в 1879 выходит сочинение А. Грешного «Желтый дом, или Клуб червонных валетов» (Москва, типо-литография П. Архипова и Ко). Среди действующих лиц пьесы есть «темные личности» - Плейер и Костылев (в них читателем 1870-х легко узнавались Шпейер и Калустов). Их похождения карикатурно напоминают приключения валетов в Москве: Костылев жалуется на сильную нехватку денег, рассказывает анекдот, как питался две недели в гостиницах, подбрасывая в одно из блюд таракана, чтобы поднять скандал и не платить (13); Плейер стремится жениться на Соловцовой, чтобы получить состояние. (15-16); Соловцов рассказывает о гротескном обмане, совершенном валетами, с принятием на работу по объявлению, когда служащий, по закону, должен был сначала за себя внести залог (18); Плейер грабит серебряный магазин: покупает «в долг» дорогой товар, долг не возвращает (23). «Валеты» на протяжении пьесы оставляют за собой скандал за скандалом. Их сдает полиции один из участников клуба. Заканчивается пьеса ироничной сценой, когда полиция арестовывает не тех, и - как и в жизни Шпейеру - Плейеру удается сбежать.

Любопытно суждение одного из героев пьесы, Вертопрахова, который говорит, что актерами «становятся по расчету или по безысходности положения», и предрекает, что те червонные валеты, которых оправдают, пойдут в актеры, так как на службу их не примут (11). Элемент актерской игры является одной из основных морфем социального поведения авантюрист. Московские «валеты» - это люди, предельно вжившиеся в свои роли:

Долгоруков выдавал себя за богатого человека, имел в услужении карлика, одетого в красную ливрею, представлялся племянником московского генерал-губернатора Василия Долгорукова.

С осени 1873 года по лето 1874 в гостинице Смирнова «Россия» Дмитриев-Мамонов жил бесплатно, делясь кушем с хозяином. Мамонов был помещен в один из лучших и дорогих номеров, которому был дан вид конторы. Он назывался графом и выдавал себя за богатого помещика и заводчика с юга России.

«Левин назывался управляющим его конторой и, сидя за столом, принимал посетителей и лиц, являвшихся с предложением товаров и заказов. Гейне выдавал себя за техника и механика графа, а Мейерович отчасти был винокуром, отчасти управляющим делами мнимого графа Мамонова, при котором он состоял в особенности для привлечения в его контору евреев».

Обвиняемый Султан-шах прямо в зале суда устроил скандал, провозгласив себя «царем армян». Это вызвало у присяжных заседателей «сомнение в состоянии его умственных способностей», следствием чего явилось его изоляция из зала суда, а его деле было переквалифицировано.

Актерство, конечно, присуще и поведению упомянутого уже Протопопова.

Как отмечал в своей обвинительной речи Н. Муравьев, если бы члены шайки все эти годы работали честно, каждый из них имел бы больше денег, чем он в среднем получал с афер. Впору говорить о клинической болезни, заразе подражательства авантюристам. Общество производило «рокамболей» разных величин. Московский «Клуб червонных валетов», во многом воспользовавшийся романами Понсона дю Террайля как руководством к действию, придал деятельности клуба русские национальные черты, а, главное, стал создателем мощнейшего импульса, сформировавшего впоследствии новый культурный архетип - «русского Рокамболя».

Лекарство от скуки

История одной из самых крупных преступных организаций в Российской империи началась в 1867 году. По одной из версий, купец Иннокентий Симонов решил, что честным трудом больших денег не заработать. И потому открыл подпольный игорный дом, являвшийся еще и борделем, так сказать, по совместительству.

Костяк «Клуба» составляли аристократы

Завсегдатаями данного заведения были друзья Симонова, представители аристократии. Их объединяла любовь к деньгам и тяга к приключениям. И вскоре было принято решение — пора выходить на новый уровень. Аристократы «баловались» хулиганством и мелкими грабежами, но на шикарную жизнь этих «заработков», конечно, не хватало. Идейными вдохновителями «Клуба Червонных валетов» стали коллежский регистратор Павел Шпейер и дворянин Иван Давидовский. Первый, благодаря криминальному прошлому, и стал формальным председателем «валетов».

Понсон дю Террай. Источник: wikimedia.org

Сначала деятельность «Клуба» не отличалась масштабами. Аферисты занимались «мелочевкой», позволяя себе разве что мечтать о «крупной рыбе». Но постепенно они начали чувствовать уверенность в собственных силах. А «агенты» появились в разных городах. Есть версия, что в момент расцвета число «валетов» превышало тысячу человек. А узнавали они друг друга по особому секретному знаку, заимствованному у австралийских каторжников.

Из-за «валетов» погиб купец Еремеев

Первый звонок для «валетов» прозвучал в 1871 году. Они обманом сумели забрать у молодого купца Еремеева около 150 тысяч рублей. По тем временам — это солидная сумма. «Валеты» устроили целое представление. Они споили купца, приставив к нему любовницу. Девушка отвечала за «синее» состояние своего клиента. И когда тот уже себя не контролировал, подсунули ему необходимые бумаги. Еремеев все подписал. А нотариус (он, естественно, состоял в «Клубе») все тут же заверил.

А купец… он заболел горячкой и вскоре умер. В полицию обратилась его вдова, обнаружившая не только мертвого мужа, но и исчезнувшее состояние.

Преступления

Началось следствие. Полицейские и представить тогда не могли, какой клубок им предстоит распутать. А количество «валетов» неуклонно росло. «Клуб» объединял и дворян, и мещан, и чиновников, и банкиров, и бухгалтеров, и карточных шулеров, и воров. Соответственно, развитие не заставило себя долго ждать. У аферистов появился «филиал» в Бутырской тюрьме. Там заключенные под стражу «валеты» занимались изготовлением и сбытом фальшивых банковских билетов.

Роман французского писателя. Источник: amazon.com

Но денег, как известно, много не бывает. Поэтому мошенники провернули масштабную аферу, известную как «Дело о пустых сундуках». Произошло это в 1874 году. «Валеты» сдавали перевозчикам сундуки, которые по документам являлись ценными, поскольку в них находился «пушной товар» и «готовое белье». Отправлялись они покупателям наложенным платежом за счет последних. Естественно, в сундуках ничего не было. В роли ценных бумаг выступали подтоварные расписки грузоперевозчика. И эти бумаги можно было закладывать, получая взамен реальные деньги. По разным сведениям, аферисты смогли получить от 300 до 600 тысяч рублей.

Славышенский стал опасен для «Клуба"

Но без убийства «валетам» все же не удалось обойтись. Палачом они выбрали Екатерину Башкирову. Она жила в Москве и являлась содержанкой адвоката Славышенского. А он, в свою очередь, был «валетом». Однажды между адвокатом и лидерами «Клуба» произошел конфликт. И Славышенский начал угрожать «валетам» полицией. Такого ему, конечно, простить не могли. Давидовский начал «обрабатывать» Башкирову, подготавливая ее к убийству своего любовника. Он сумел убедить девушку в том, что адвокат хочет посадить ее за решетку. А потом дал оружие.

Башкирова с заданием справилась. Получив пулю в голову, Славышенский умер через несколько дней.

Следствие и суд

Полиция упрямо разматывала клубок. За короткое время было арестовано множество «валетов». Сумели стражи порядка узнать и о «филиале» в Бутырской тюрьме. Обыски и облавы сделали свое дело. И спустя лишь несколько месяцев почти весь «Клуб» оказался за решеткой. Сбежать от полиции удалось, по большому счету, лишь Шпейеру. Он вовремя разобрался в ситуации и отправился за границу, прихватив с собой казну «Клуба». Есть версия, что аферист спрятался от правосудия в Париже.

Николай Валерианович Муравьёв, 1898 год.